Последний штурм
Шрифт:
— Ну, а если я вмешаюсь, Джим?
— Не надо, сэр. Благодарю вас, но не надо. Как говорится в священном писании: «Время бросать камни и время собирать их».
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Дин Раск, бывший государственный секретарь США, позвонил Линдону Джонсону на его техасское ранчо:
— Господин президент…
Джонсон прервал его:
— Дин, какой я президент? Я просто отдыхающий фермер.
— Для меня вы навсегда останетесь президентом, сэр. Вы помните не такую уж давнюю встречу с японским заместителем премьер-министра?
— Да, конечно, не помню
— Его звали Кисиро-сан, господин президент.
— Да, да, вспомнил, действительно что-то в этом роде. А что произошло, Дин?
— Вы помните, о чем вы говорили тогда?
— Подождите-ка, я напрягу свою обленившуюся память. Вспомнил. Кажется, он поставил тогда вас в тупик, Дин, когда стал рассуждать о провозглашении нового государства в Южном Вьетнаме и как будут строиться отношения вокруг него. Не так ли?
— Совершенно верно, — подтвердил Раск. — Я хочу вам сообщить, сэр, что такое государство провозглашено шестого июня и образовано его Временное революционное правительство, опубликована его программа на будущее.
Джонсон долго не отвечал. Раск уж подумал, что разговор прервался, но тут услышал голос своего далекого собеседника. Ему показалось, что в голосе прозвучали плохо замаскированные злорадные нотки.
— По-моему, Дин, нашему другу Ричарду эта новость будет не особенно приятной. Как вы думаете?
— Я, господин президент, когда прощался с Белым домом, оставил своему наследнику очень ценный подарок на этот случай.
— Что же это за подарок, Дин?
— Таблетки от головной боли, сэр. Они ему могут пригодиться.
В трубке раздался раскатистый смех Джонсона.
— Вы хорошо придумали, Дин, а я вот не догадался.
— Ничего, сэр, ваш преемник найдет их в любой аптеке.
— Спасибо, Дин, за информацию. Я сейчас стараюсь поменьше заниматься политикой, — слукавил Джонсон, — смотрю по телевизору только бейсбольные матчи. Еще раз спасибо, Дин, рад был слышать ваш голос.
— До свиданья, господин президент, желаю, чтобы команда, за которую вы болеете, постоянно одерживала победу. Всего хорошего, сэр.
Через месяц эту же тему обсуждали еще два человека — полковник Мэрфи, только что вернувшийся из Сайгона, и генерал Уэстморленд, занявший пост начальника штаба сухопутных сил США.
— Ну что, Джим, — сказал генерал после теплого приветствия, — ты, наверное, торжествуешь?
— Не вижу для этого основания, сэр.
— Как же? Твое предвидение сбылось. Дружок повара, который отравил наших морских пехотинцев, видимо, подготовил конституцию нового государства в Южном Вьетнаме, — засмеялся Уэстморленд.
— Видимо, так, господин генерал, видите: дыма без огня не бывает.
— Признаюсь, Джим, что я был не прав тогда, осмеяв твои предположения.
— То были не мои предположения, а обычные разведывательные данные, которые я обязан был собирать и учитывать, какими бы бредовыми они ни казались.
— Ну ладно, Джим, не обижайся, что я тогда действительно назвал идею бредовой. Да разве бы мне поверили, сообщи я о ней в Вашингтон? А кстати, ты не знаешь, где резиденция нового правительства?
— Нет, сэр. Если бы мы установили, генерал Абрамс, как сделали бы это и вы,
— Я всегда говорил, Джим, и ты не можешь сказать, что я пристрастен: наша военная разведка работает с низким коэффициентом полезного действия. Я могу понять, что бывает трудно установить, где прячутся отряды Вьетконга, но не обнаружить до сих пор местонахождение правительства! Это же не мифическое образование, я полагаю?
— Нет, не мифическое. Оно уже издает свои декреты, обращается к населению с призывами, проводит реформы.
— В Вашингтоне сообщение о новом правительстве встречено — как бы тебе сказать поточнее? — нервозно. Говорят, что война во Вьетнаме теперь может принять несколько другой характер, особенно после того, как стало известно, что это правительство признало уже два с лишним десятка стран. Я-то думаю, что война будет идти тем же путем, что и раньше, а вот в Париже Лоджу придется сложнее. Разговаривать надо с представителем не какого-то Фронта освобождения, а правительства, получившего в определенном смысле международное признание. Как ты думаешь?
— Точно так же, сэр. Видимо, президенту Никсону надо искать какое-то противоядие. А это ведь чертовски трудное дело.
Белый дом действительно лихорадило. Не успевало закончиться одно совещание, как начиналось другое. Двери кабинета президента не закрывались. От президента выходили военные самого высокого ранга, ведущие дипломаты, особенно специалисты по Азии и Дальнему Востоку, известные юристы, политические деятели разных поколений. От каждого из них Никсон хотел услышать что-то дельное, полезное, даже ошеломляющее, рвущее рутинные линии прежней внешней политики, которая, как он говорил в своих предвыборных речах, себя не оправдала, привела американское общество к тому, что его терзают страхи перед потерями куда более тяжелыми, чем потери материальные, — потери духа.
Президент Никсон отправлялся в свою первую зарубежную поездку, и начать ее он решил со стран Азии, где хотел показать свой «новый курс», свои «новые рубежи», которые выведут Америку из тупика. Задолго до этого многоопытные специалисты составляли проекты речей иногда с прямо противоположными предложениями, но президента это устраивало, он как бы видел свое ближайшее окружение в разрезе: кто чем дышит, у кого какие мысли, какое настроение, оценки нынешней ситуации и прогнозы на будущее. Профессор Гарвардского университета Генри Алфред Киссинджер, которого президент сделал своим помощником по вопросам национальной безопасности, рвущийся играть главную роль в определении внешней политики Белого дома, выдвинул наиболее отвечающие мнению президента концепции, особенно в отношении вьетнамской проблемы. Но и в них было еще не все продумано до конца, оставались неясными некоторые важные аспекты. Приходилось самому достраивать недостающие этажи, населять их своими творениями. Опытный юрист, он хорошо понимал, что не может отказаться от всего, что так резко критиковал перед выборами. Предвыборная кампания — одно, а жизнь — совсем другое. Говоря на митинге, что с вьетнамской войной надо кончать, что американский народ не желает больше гибели своих сыновей в болотах и джунглях Вьетнама, Никсон играл на чувствах избирателей, хотя сам-то он знал, что американскому народу еще долгое время придется нести трагическое бремя войны. Но он думал, что потом, когда выборы останутся позади, а война будет продолжаться, у него еще будет время обновить идеи и сделать их привлекательными для одних и удобными для других.