Последний сон разума
Шрифт:
— Пой же! — потребовал ребенок.
И тут в ней заговорила гордость.
— Не хочу.
На секунду Дикой показалось, что мальчик пожал плечами, а потом она увидела, как он закрыл глаза.
— Надо выбрать тебе имя? — сама у себя спросила девушка.
— Не надо, — ответил азиат, не открывая глаз.
— У тебя оно есть?
— Есть.
— Какое, если не секрет?
— Батый, — ответил мальчик.
— Хорошее имя…
Дикая почувствовала, что мальчик вновь заснул. Она разглядывала его спящего, и казалось ей, что видят ее глаза, как на головке подкидыша растут черные, как ночное небо, волосы.
— Тьфу,
Проскользнуло множество воспоминаний. Эти старые плюши возвращали ее в детство, в котором она не знала, была ли счастлива или нет, но воспоминания были приятными. Сегодняшние дети вряд ли станут играть этими археологическими предметами!
Дикая обнаружила в шкафу пластмассовый меч, шлем и щит и вспомнила мальчика Борю, которому принадлежали эти вещи. Ей нравился Боря, она в седьмом классе даже хотела любить его, и они под покровом темноты поцеловались, но вдруг у Бори обнаружился уникальный голос и его забрали в специальный интернат для особо одаренных детей… Он так плакал, садясь в автобус, и кричал:
— Мне не нужен этот интернат! Мне нужна только ты! Я не хочу петь!
В последнем он врал. Петь он хотел, и очень!
Больше воспитательница Дикая Бори не видела. Это было единственное чувство в ее жизни. Наверное, пока…
Она отложила пластмассовые доспехи в сторону, задумалась о жизни и не заметила, как заснула…
Проснулась от ощущения, что кто-то рядом. Открыла глаза и захлопала ими.
Батый стоял перед нею, облаченный в пластмассовые доспехи, и глаза его сияли неподдельным счастьем. Он расставил крепкие ножки в стороны и казался маленьким воином, если бы не голый живот и штучка, которая указывала на мужскую принадлежность.
Дикая засмеялась, хотя ей было немного жутковато, но все же комичность ситуации перевесила.
— Воин? — спросила она хохоча.
— Да, — ответил Батый.
— Ну хорошо. Только не убивай меня, пожалуйста! Договорились?
На лице мальчика отразилось недоумение, как будто он это и собирался сделать, но его поймали. Батый помахал мечом и сделал выпад. Пластмассовое острие остановилось в миллиметре от живота Дикой, и воспитательница поняла, что совсем не заметила, как этот выпад произошел, таким молниеносным он случился. А будь меч настоящим?.. Еще она вдруг осознала, что вполне вероятно этот азиатский карапуз врезал Жоре Сушкину по физиономии, размозжив подростку нос.
— Ты кто? — спросила Дикая, ощущая неприятное посасывание в желудке.
— Батый, — ответил подкидыш и так же молниеносно убрал меч от живота воспитательницы.
— Откуда ты появился?
Этот вопрос был оставлен без ответа, а вместо него ребенок вновь пописал и вновь посредине комнаты, прикрывшись игрушечным щитом. При этом действии он смотрел в самые глаза девушки нагло и самоуверенно.
— Меня зовут Кино, — вдруг сказала Дикая.
Мальчик по-прежнему стоял, расставив ножки, и смотрел теперь на воспитательницу с некоторым сомнением.
— Тебя удивляет мое имя?
Он молчал.
— Просто когда я появилась в этом доме, у меня не было ни имени, ни фамилии. Я была примерно в таком же возрасте, что и ты…
Дикая на секунду запнулась, сомневаясь, сколько времени мальчику от рождения. Но тут же отмахнулась от этого вопроса и продолжила:
— Меня назвали Мариной. А потом оказалось, что я очень люблю смотреть кино. Любое. Кино — это такая штука про жизнь. Его показывают на большой белой простыне. Я тогда еще ничего не понимала, но толстый добрый директор, который принял меня в Дом, всегда брал с собой маленькую девочку на киносеансы. И эта кроха, вместо того чтобы сладко спать, смотрела во все глазенки на движущиеся картины. За эту мою привязанность к кинематографу толстый директор дал мне имя Кино. В шутку. Он был бездетным и потому хотел меня удочерить, но был слишком старым и, пока оформлялись документы, умер. А еще потом меня хотел удочерить сантехник Владлен, но ему жена не позволила… И вот, понимаешь, почему-то Мариной меня никто никогда не называл, а все зовут только Кино. Так вот и получилось Кино Владленовна Дикая. Имечко для сумасшедшего дома. Иногда спрашивают — какое у меня полное имя? Кинематографина?.. Жизнь — непростая штука…
Мальчик по-прежнему стоял, облаченный в богатыр-ские доспехи. После рассказа Дикой в его взгляде ровным счетом ничего не изменилось. Глаза были холодные и черные.
— Ты кто? — опять спросила Кино Владленовна и вдруг поняла, глядя на младенца, что его головка теперь вовсе не лыса, а покрыта черными волосиками, отливающими вороньим крылом.
— Батый, — опять ответил азиат.
— Откуда ты?
— Я не знаю.
Дикая вздохнула с облегчением. Она ожидала услышать что-нибудь мистическое, вроде: «я с другой планеты», или «я карлик шестидесяти лет от роду», но все случилось нормально. Подкидыш не может знать, кто его подкинул.
— А сколько тебе лет?
— Мне три дня.
— Что?
Дикой показалось, что она не расслышала ответа.
— Мне семьдесят два часа, — повторил ребенок и вновь сделал молниеносный выпад в сторону Кино Владленовны, на сей раз достав мечом ее живот. Пластмасса, словно возомнив себя дамасской сталью, проткнула девушкино тело с легкостью древнего оружия. Батый провернул мечом во внутренностях и ловко выдернул его. При этом он поклонился Кино Владленовне, еще стоящей на ногах и с изумлением рассматривающей свой живот, из которого перли перламутровые внутренности.
Дикая вспомнила всю свою нескладную жизнь, почему-то представила надгробную плиту со смешной надписью по мрамору — «Здесь покоится Кино Владленовна Дикая, воспитательница Детского дома № 15». Она улыбнулась, последний раз вздохнула, красивые ее ноги подогнулись, и в процессе падения она умерла.
Мальчишка-азиат с трудом забрался на постель, свернулся калачиком и по-младенчески заснул, посасывая палец. О снах его ничего не известно…
Кино Владленовна Дикая остывала на полу градус за градусом, как полагается по законам природы…
Ее тело обнаружили наутро, когда удивленные дети самостоятельно встали в неурочное время, на час позже, и капризно запросили есть. Тут-то и появилась Кузьминична.
— А что, Кино Владленовны еще нет? — с удивлением поинтересовалась пожилая повариха.
— Нет! — ответил Жора Сушкин.
Его физиономия заживала, почти не болела, и он был тому рад.
Кузьминична отворила дверь комнаты воспитательницы и шагнула в лужу запекшейся крови. В этом черненом багрянце рассыпались рыжие волосы, словно солнце заходило летним вечером.