Последний тамплиер
Шрифт:
— Должен заметить, святой отец, что "бафомет" и Магомет — то же самое. Так Магомета называют в Провансе, где у жителей особый говор.
Инквизитор сделал вид, что не расслышал слов юноши.
— Присутствовало ли во время обряда посвящения что либо, что граф называл словом "бафомет"?
— Господин граф вообще не произносил такого слова во время посвящения.
— Ты убежден в этом?
— Да.
— У нас, — дознаватель вытащил из стопки и показал пергамент, — есть показания рыцаря Жоффруа де Го, которого также посвящал граф, и который утверждает, что слышал от слуг о том, что у графа имелась некая вещь, которой тот поклонялся и оберегал от посторонних глаз, которая хранилась в замке, и которую рыцарь де Го назвал "бафометом".
— Я не знаю ничего об этом.
— Хорошо. Тогда ответь мне — как долго ты жил в замке?
— Пять последних лет.
— Знал ли ты о некоей вещи, которую граф хранил в тайне? Отвечай же, ты поклялся именем Христа!
— Нет, не знал… — тихо молвил Пьер.
Ах, бедный, бедный мальчик! Почему ты не усвоил до конца урок отречения, который я дал тебе в момент твоего возвышения? Почему ты забыл, что сам апостол Петр трижды отрекся от Господа! Зачем, зачем я не послушал Гогенгейма и посвятил тебя?..
— Ты лжешь, Пьер. У нас есть показания кухарки, девицы Лизетты, с которой ты состоял в греховной связи и которая поведала нам о том, что рассказывала тебе, как видела графа, поднимавшегося в полночь по лестнице в северную башню, где никто не жил. Мы обследовали башню и нашли в ней, в одной из комнат, искусно выполненное деревянное кресло, в котором не смог сидеть ни один человек. Подтверждаешь ли ты слова девицы Лизетты?
Пьер зарыдал, размазывая кулаками по грязному лицу слезы. Его цепи скорбно звенели.
— Отвечай же, ты подтверждаешь слова девицы Лизетты, что граф ходил в полночь в упомянутую выше башню?
— Подтверждаю.
— Ты знаешь о том, что такое "бафомет", и расскажешь нам.
— Я не знаю ничего! — закричал Пьер.
— Введите свидетельницу, — молвил Дознаватель.
Открылась дверь кладовой и стражник ввел в зал Каталину. Увидев истощавшего сына, оборванного и в цепях, она бросилась к нему, но ее удержали стражи. Поняв, что сейчас произойдет, я поспешно сказал:
— Прекратите святой отец, я расскажу все.
— Вас, любезный граф, мы еще успеем выслушать, — ответил дознаватель, — а сейчас я хочу допросить в вашем присутствии этого молодого свидетеля. Палач! Начинайте.
С Каталины сорвали одежды и стали бить ее хлыстом. Пьер на коленях ползал по полу, умоляя инквизиторов о пощаде. Я что-то кричал, но потом успокоился. Я сидел и молча наблюдал за происходящим. Наконец, Каталину отпустили. Женщина упала, бледная, в поту. К ней подполз Пьер и стал целовать ее и что-то шептать, как безумный.
— Уберите свидетеля, — молвил "перебитый нос".
Стражники оттащили Пьера. Инквизитор спокойно спросил его:
— Скажи мне, Пьер, крестьянский сын, принуждал ли тебя граф ла Мот к греховной содомической связи?
— Принуждал! — выпалил Пьер.
— Как долго он держал тебя у себя в наложниках? С тех самых пор, как ты поселился в замке, не так ли?
— Да, совершенно так!
— Поэтому граф ла Мот и произвел тебя в рыцари?
— Поэтому, святой отец!
— Использовал ли он при посвящении тебя в рыцари ритуалы черной магии?
— Да, использовал.
— Это была хула на бога и прославление Сатаны, не так ли?
— Так, истинно так.
— Был ли в помещении, где совершался обряд, идол, называемый "бафомет"?
— Был.
— Как он выглядел, опиши его.
— Он был… Он был похож на дьявола. Это и был дьявол. Да, да это был дьявол и он говорил с господином графом!
— Запиши, брат секретарь — означенный "бафомет" имел образ дьявола, то есть — ослиную голову, козлиные копыта, человеческое тело и огромный мужской детородный орган. Что ты поведаешь нам о голове?
— Была голова, я ее видел!
— Что она представляла из себя?
— У нее была борода и она… Она тоже отвечала на вопросы господина графа.
— Ты добрый христианин, Пьер. Ответь же мне на последний вопрос и я отпущу твою мать. Почему ты назвал девицу Гвинделину госпожой?
Я опустил глаза, не в силах видеть, как мой добрый, славный Пьер перестает быть самим собой. Если бы мне можно было плакать, я бы плакал.
— Потому, — понизив голос, сказал Пьер, — что госпожа Гвинделина управляла хозяйством Шюре.
Моя душа озарилась солнечным лучиком. Спасибо тебе, Пьер!
— Можешь ли ты сказать что-либо еще о девице Гвинделине?
— Я… Я ее очень любил и тайком подсматривал за ней, когда она ходила на задний двор замка….
Дознаватель снисходительно улыбнулся.
— Ты ведь сделал сей грех по юношеской непорочной простоте, не так ли?
— Да, святой отец…
— Господь простит тебе его. Уведите свидетелей.
Едва дознаватель это сказал, Пьер рухнул, как подкошенный, лишившись чувств. Его и Каталину унесли стражи, а я остался наедине со следователями.
— Ваши пальцы все еще болят, граф, не так ли? — спросил Старший Дознаватель.
— Брат секретарь, — сказал я, — занесите в протокол, что мои пальцы, под ногтями которых застряли концы обломанных сосновых игл, не могут болеть, ибо я — бесплотный дух. А кто вы, брат Старший Дознаватель? Неужели вы — сам Сатана, и я пребываю в аду? Или это только преддверие ада?
— Оставьте нас, — бросил Старший Дознаватель, — все оставьте, и стража тоже. Я буду говорить с обвиняемым наедине.
Когда зал опустел, инквизитор вплотную подошел ко мне. Мы долго смотрели друг на друга. Я рассматривал его серые зрачки, с желто-коричневыми прожилками, слегка мутные и холодные. Он несомненно обладал какой-то потусторонней силой, ибо скоро мне начало казаться, что зрачки эти, подобно воронке, засасывают меня. Я не знаю, что испытывал он, наблюдая мои глаза. Но вскоре мы прекратили свое состязание.