Последний тамплиер
Шрифт:
— Граф ла Мот, — торжественно сказал рыжеволосый француз, чьи черты лица показались мне знакомыми, — мы приехали сюда по приказу Его Святейшества, для того, чтобы подвести итог вашему делу и вынести приговор. На сегодняшний день братьями — дознавателями святой инквизиции с доподлинной точностью установлено, что вы виновны в… — человек взял со стола и развернул свиток, — … содомической связи с крестьянским сыном Пьером; чернокнижии и колдовстве; поклонению идолу дьявола под именем "бафомет", и другому идолу, в виде бородатой головы; выступлению против своего господина герцога Бургундского и совращению к дьявольской ереси более ста рыцарей, в разные годы получивших посвящение от ваших рук в вашем поместье, согласно языческому ритуалу. Ввиду всего вышесказанного, суду, который начнет заседать с завтрашнего утра, будет рекомендовано приговорить вас к смертной казни через сожжение на медленном огне.
Француз выдержал паузу, наблюдая за мной. Я старался оставаться спокойным, хотя сердце стучало так, что с каждым его толчком перед глазами плыли круги.
— Но, — добавил прелат, — мы можем пойти вам навстречу и рекомендовать суду более мягкое наказание, если вы чистосердечно расскажете нам обо всех своих грехах, и согласитесь принять покаянное святое причастие. Мы хотим от вас услышать правду.
Я молчал.
— Граф, — продолжал человек, — все сказанное вами останется между нами. Если вы заметили, ваш допрос не протоколируется. Это связано с чрезвычайной важностью и секретностью того, что мы надеемся услышать от вас. Давайте оставим условности и просто поговорим, как достойные люди. Все присутствующие здесь — дворяне, все люди чести и долга.
— Что вы хотите от меня услышать?
— Все, что вы посчитаете нужным рассказать нам, начиная от вашего возвращения из тюрьмы в марте 1314 года и кончая образованием вами странного Ордена, посвященные которого предают вас, обвиняя в самых несусветных грехах, но упорно молчат обо всем, что касается самого Ордена, словно ничего не знают. А между тем, вы что-то всколыхнули в людях, что-то, что заставляет их делать необъяснимые простыми словами вещи. Вы совершили нечто, чему мы, ученые мужи пока не можем найти объяснения. Мы не хотим вас убивать, мы хотим узнать, понять, получить ответ. Если вам дорога Франция и ее король, чьим вассалом является герцог Бургундский, вы расскажете все без утайки, как на Высшем суде.
— Господа, один человек, искушенный в ремесле, научил меня игре, в которой пергаментные картинки выступают в роли людей. Каждая картинка имеет свой знак, соответствующий ее сословию и положению в миру. В этой игре картинки живут, словно люди, вступая между собою в самые невероятные отношения. Когда я спросил этого человека, кто изобретатель этой удивительной игры, он ответил: "Ее изобрел мудрец, но для того, чтобы его мудрость дошла до каждого, он воплотил ее в простую игру с непростыми символами и отдал эту игру не другому мудрецу, а бродяге, который в ней сам толком ничего не понимает, но который странствует по свету и рано или поздно донесет мудрость до того, кто ее поймет ". Я расскажу все. С той лишь целью, чтобы моя мудрость, такой, какой я ее открыл для себя, не ушла вместе со мною в могилу, а когда-нибудь добралась до людей. Мысли, сказанные нами, хотя бы однажды, не умирают. Их передают из уст в уста либо в явном виде, либо в виде символов и образов, которые все равно однажды будут кем-то поняты.
Всю свою жизнь я ощущал на себе чью— то руку, которая незримо и ненавязчиво, но упорно вела меня к чему-то, что я понял лишь недавно. Я познал жизнь во всей ее полноте, от нищего дна, до королевского верха, который, поверьте, ничем не лучше дна. В детстве я рос вместе с крестьянскими детьми, до десяти лет они были моими единственными товарищами. Окунувшись позже в среду дворянства, в мир титулов и высоких должностей, я с удивлением понял одну странную вещь — благородное происхождение еще не есть залог острого ума, отважного сердца, чистой души. Порою, крестьянин оказывался во сто крат умнее и рассудительнее своего господина. Кто дает простолюдину ясный ум? Ответ только один — Бог. Но если Бог сам решает, кому быть умным, а кому дураком, если он сам указывает нам своею десницей на тех, кто им избран, и на тех, кто родился дураком только для того, чтобы дураком умереть, можем ли мы, люди, пренебрегать божьими знаками? Что будет, если мы откажемся от сословных границ и на государственные посты будем ставить не тех, кто избран королем, или Папой, а тех, на кого указал сам Господь? Долгое время я мучился этой мыслью, не зная, прав ли я, или нет, пока не прочитал сочинение языческого философа Платона. Оно называлось "О государстве" и в нем автор излагал мысли, подобные моим, но более ясные и более глубокие. Прочтя эту книгу, я всерьез задумался над тем, как должно быть устроено совершенное государство, каков должен быть совершенный правитель. Играет ли родовая кровь какое-то значение в определении монарха, или же всякий раз он должен заявлять о себе какими-то особенными поступками? И вот что я понял. Государство должно быть устроено так, чтобы каждый человек исполнял ту роль, которую ему назначил бог. Служа в Палестине, я знавал рыцарей, умения которых в каком-нибудь ремесле, или искусстве были намного выше их воинских способностей. И в то же время я встречал простолюдинов, для которых воевать — означало то же самое, что для музыканта играть на лютне. Война была их уделом, их жизнью и единственным предназначением. Тогда я представил, что было бы, если бы все прирожденные музыканты становились музыкантами, все, имеющие способности к плотницкому, или кузнечному ремеслу — плотниками и кузнецами, а тот, в ком заложена способность к войне — рыцарем. И я понял, что в таком случае, любое государство ни в коем случае не проиграло бы, а наоборот, выиграло.
Я также много размышлял над тем, каким образом следует завоевывать народы, подчинять более мелкие и слабые государства более крупным и могущественным. И понял — не огнем и мечом, не кровопролитной войной за обладание территорией, на которой война не оставляет ни одного плодоносного дерева, ни одного целого жилища, а мыслью. Если заложить в головы дворян и простолюдинов покоряемой страны мысль о том, что власть нового государя — это хорошо, если суметь убедить их в этом, они сами откроют ворота своих городов. И выйдут с цветами навстречу завоевателям, несущим не смерть, а процветание. Вы скажете — для подобных дел нужны великие умы. А они есть эти умы, только занимаются не тем, чем должны заниматься божьей волей. Одни — пашут землю, другие — служат в церквях. А государство ведет долгую, непрекращающуюся войну, король тратит огромные деньги и сам становится должником, солдаты гибнут, население изнывает от непомерных податей, страна беднеет.
Теперь о государе. Кто есть государь? Это тот, кто беря в помощники Бога, ведет свой народ к процветанию. Кто должен давать государю право на владение страной и народом? Конечно же Бог. Он наделяет какого-то человека предназначением быть государем, он посылает этому человеку жизненные испытания, в которых тот закаляет свой характер и волю, и через которые он показывает другим людям, кто он есть на самом деле. Вы, наверное, слышали легенду о древнем короле Англии — Артуре, в которой тот, еще совсем юноша, вытаскивает из камня меч, который не мог вытащить ни один зрелый муж. Такого в обычной жизни произойти не может. Но легенда о мече в камне есть символ, тайное послание древнего мудреца, которое должно быть прочитано. Я сумел его прочитать и скажу вот что — чтобы государь стал государем, он должен найти свой камень с мечом, и вытащить этот меч, доказав тем самым, что способность его вытащить меч из камня, не от людей, но от Бога. Такой государь имеет на себе божью благодать, и благодать эта распространяется на весь его народ, на все государство.
— Довольно, граф, — перебил меня прелат. Он боялся, честное слово боялся, что присутствующие услышат остальное! Значит, он все знал… И Папа знал, и король… Они все знали и все боялись, что однажды так случится.
— Нам больше не о чем говорить, — продолжал он, — завтра вам зачитают приговор. Поверьте, он будет справедливым.
Я встал.
— Святой отец, — спросил я, — почему вы все боитесь? Однажды это случится, Он придет.
Он понял, кого я назвал словом "все". Он долго и пристально смотрел на меня, потом ответил:
— Но мы ведь знаем, что делать тогда. Не правда ли?
Он улыбнулся, но его глаза остались холодными. И неожиданно я вспомнил, где и когда видел его лицо, и эту рыжую бородку — в Дижоне, когда пьяным приставал к служанке. Только тогда у него были перепончатые крылья и острые когти…
Оставшись один, в своей комнате, я долго не находил себе покоя. Недосказанные мысли распирали голову, рвались наружу, в мир. Я очень хотел досказать то, что не успел на допросе. Но кто услышит мои слова? Кто? И ты спрашиваешь об этом? Разве не ты, граф ла Мот, сам устраивал тайную комнатку по соседству с этой, разве не ты тайно наблюдал за теми, кто сидел здесь? За тобой наблюдают, граф. Каждое твое слово не пропадет в туне. Его услышат и запомнят.
— Хочу, — молвил я, — закончить слово о государе, и о том, играет ли кровное родство какую-либо роль в передаче божественной благодати. Государь, как я уже говорил, это тот, кто беря в помощники Бога, ведет свой народ к процветанию. Но передается ли благодать, полученная правителем при короновании его кровным потомкам?
Я вспомнил мертвую руку своего царственного предка и то чувство, которое испытал, возложив ее на себя. Было ли то чувство — чувством крови? А если бы руку взял не я, а кто-либо не принадлежащий нашему роду, ведущему свое начало от Шарлеманя?