Последний танец Кривой белки

Цуприков Иван

Нет, это все же не то место, погашая в себе неизвестно почему появившуюся дрожь, подумал Михаил. За сосной был пригорок с белым мхом, а слева от него бежал ручеек.

Наступив в воду, и, чавкая по ней, Михаил снова невольно содрогнулся, уж больно похоже было это место на вчерашнее. Неужели, это оно? Точно. А вон береза, согнутая в три погибели, уперлась своей кроной в ручей, словно ей мало воды, так вот решила и сама нагнуться, чтобы своей листвой напиться ее.

"Зачем же ты нас на старое место привел, дед?
– подумал Михаил.
– Неужели снова

хочешь, чтобы Длинный увидел здесь своего старого знакомца - красного глухаря. Ты ж говорил, что здесь рядом медвежьи места".

Но Виктор продолжал идти, спускаясь все ниже и ниже по лесу, покрытому сфагнумом, а ноги все больше и больше увязывались во мху.

– Ты куда нас тащишь, старик?
– взорвался голос Длинного.
– Что нельзя было выше остановиться, здесь же болото?

– Так ты ж меня торопишь, Вячеслав Михайлович, к Медведю серому хочешь дойти.

– А сколько еще до него?

– Так, трудно сказать. Часов, может, восемь. А если напрямую, то в два раза меньше. Но там болото, трясина вязкая. А в обход, восемь.

– Восемь, - остановился Длинный.
– Уж больно место это знакомое.

– Так, лес он везде одинаков, - говорит Муравьев.
– Можем еще идти, там слева будет пригорок, на нем старая берлога медвежья, в ней и переспим.

– А мишка где?

– Так, он в старых берлогах не спит. Даже если там и будет, то нас увидит, убежит. Он - одиночка, куда ему против нас пятерых.

– Ладно, дед, веди туда, нужно согреться. Там есть, где воды набрать?

– Так, вот же она, под тобой. Ручеек.

– Вот и набери ее котелок, да писака пусть тоже сделает чаю, да, макарон по-флотски наварим.

...Длинный приготовлением ужина занимался сам. Насыпав рожки с четверть котелка, перемешивал их в кипящей воде ложкой, вскрикивая и матерясь, постоянно обжигаясь. Бородач, разогрев консервные банки в костре, вывалил из них мясо в котелок, где выкипела почти вся вода, а макароны выросли, заполнив почти весь котелок. Зина, развалившись под деревом, дремал.

Запах разогретой тушенки раздражал нёбо, из-за чего во рту было много слюны. Попадая в желудок, она вызывала мощные потоки кислоты, но кроме слюны той нечего было растворять, и она все больше и больше раздражала, аж, до боли, стенки желудка. Нащупав рукой мох, Михаил начал его жевать и проглатывать, чтобы хоть как-то сбить голод и жжение в желудке.

Через несколько минут после этого живот стал отпускать, но это еще не говорило, что нужно перестать поглощать траву. Он прекрасно знал, что Длинный не оставит им ни ложки своих макарон по-флотски, поэтому продолжал поглощать мох, почему-то представив себя в образе оленя, что смешило и снимало напряжение.

Несколько ягод брусники, попавших в рот, изменили вкус мха. Михаил, тут же сплюнув жвачку, начал на ощупь искать, есть ли еще во мху ягода. К счастью, весь пень был ею усыпан, и, стукнув локтем Муравьева, ссыпал ему в ладонь пару брусничных горошинок, и они начали ее собирать и кушать.

Как думал Михаил, так и произошло, Длинный с бородачом и Зиной с ними не поделились, и им пришлось довольствоваться той ягодой, которую они собирали во мху на ощупь.

Потом Муравьев поступил очень опрометчиво, громко сказав, что здесь растет много брусники. Услышав это, Длинный тут же приказал деду набрать ягоды и бросить ее им в котелок с чаем. Так дед и сделал. А Михаил, прикусив губу, с ненавистью смотрел на старика.

Спать троица улеглась в берлоге, застелив пол еловыми ветками.

Когда Михаил потянулся к котелку с остатками морса, Виктор резко выхватил его из рук Степнова и вылил на землю. Приложив палец к губам, покачал головой. Это еще больше удивило Михаила, а дед, махнув ему рукой, показал, что нужно уходить, и, встав на карачки, шурша ногами по мху, исчез в темноте. Степнов полез за ним.

Остановились на возвышенности под огромной елью. Её размер определил Михаил по ее огромным веткам, касавшимися своими лапами земли.

– Не ломай их, уж больно толстые, - посоветовал Муравьев, - и, встав, наломал их сверху.
– Там оставаться с ними опасно, Миша. Здесь поспим по очереди. На стороже лучше быть, а то мало ли что. И не по времени будем будить друг друга, а по усталости. Чувствуешь, что спать хочешь, буди меня.

– 3 -

– Ч-ч-чи-и-и, - прошептал дед, хлопая Михаила по плечу.
– Я, как чувствовал, что будет что-то не так.

Степнов встал, нащупал рукой свое ружье и сел, ежась от холода.

– Зина их-х х-хочет уб-бить.

– Здесь трудно понять, кто против кого. Скорее всего, все против всех. Не отвлекайся, слушай, - прошептал Муравьев.

Внизу треснула ветка.

– Мм-медведь?

– Навряд ли. Человек. Медведя не услышишь.

– А-а-а...

– Тихо!
– прошептал Муравьев.
– Не пойму, что там у них. Вышел поссать, да потерялся? Тихо, тихо, Мишенька, нам все их проблемы сейчас в радость. Только бы их проблемы не стали нашими раньше времени.

Выстрел поставил точку словам деда.

– Длинный, Длинный, - услышал Михаил голос бородача.

И снова звук выстрела заглушил его.

– Слава, Слава, да это я, Сергей, - кричал Бородач.

По звуку нового выстрела, было понятно, что тот, кто открыл пальбу (Длинный), стреляет на слух.

– Ч-ч-чщ-щь, - снова предостерег Михаила Виктор.
– Видно снова у Еритова крыша поехала. Места здесь такие, колдовские.

Сцепив зубы, Михаил, прижав подбородок, старался рассмотреть в ночной мгле Длинного.

Третий выстрел прозвучал совсем близко, но ни Михаил, ни Виктор, всполоха от выстрела не увидели, значит, этот человек находится ниже их, за кустарником.

– Вот он, вот он!
– наконец-то с громкой икотой закричал Длинный и тут же снова выстрелил.

– Интересно, какой у него магазин, на десять патронов или на пять, не заметил, - то ли сказал, то ли спросил Муравьев.
– Но от этого не легче.