Последний танец Марии Стюарт
Шрифт:
– Джон, почему ты не позовешь врача?! – воскликнула она.
– Можешь позвать его, если хочешь, – ласково ответил Нокс. – Я не буду пренебрегать обычными средствами лечения, но знаю, что Господь скоро положит конец моей войне. Мои трубы молчат, но другие позовут меня домой. – Он снова похлопал ее по руке. – Теперь читай, прошу тебя.
– «Когда Я был с ними в мире, Я соблюдал их во имя Твое; тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется Писание. Ныне же иду к Тебе, и сие говорю в мире, чтобы они имели в себе радость Мою совершенную» [8] .
8
Ин., 17, 12–13 (примеч.
Нокс вздохнул и повернулся к освещенному окну своего кабинета, выходившего на Хай-стрит.
– Так много суеты, – прошептал он. Так много людей прошло под этим окном, направляясь в Холирудский дворец и обратно. Он слышал крики и восторженные вопли одиннадцать лет назад, когда королева официально вступала в Эдинбург и проезжала мимо с рубином на груди и в длинном сером плаще, закрывавшем бока и круп лошади.
– Сын погибели, – прошептал он. Да, сын погибели пропал; он не смог спасти ее. Она потерпела крах, оставив за собой длинный след из любовников, грехов и убийств. Но все еще не закончилось.
– Иезавель, – вздохнул он. – Собаки будут лизать твою кровь, как я и предсказал!
– Джон, не мучай себя воспоминаниями о ней, – попросила Маргарет. – Подумай о своих детях. Наши маленькие дочери – думай о них, а не о ней!
– Дорогая жена, я думаю о Шотландии и обо всем, что связано с ней.
Шотландия находилась в опасности. Несмотря на бегство злой королевы и торжество протестантской церкви, несмотря на признание Елизаветой королевских прав Якова VI, страна корчилась в судорогах беззакония и беспорядков. Три регента умерли всего лишь за четыре года, и никто не смог привести в действие правительственные указы. Подручные Босуэлла больше не контролировали Приграничье, где снова хозяйничали разбойники. Клановые распри между Гамильтонами и Леннокс-Стюартами, Дугласами и Гордонами вспыхнули с новой силой. Мейтленд и Киркалди по-прежнему удерживали Эдинбургский замок и осыпали пушечными ядрами беспомощных горожан, хотя другие лорды, сохранившие верность королеве: Аргайл, Хантли и Гамильтон, – отступили от города.
Его маленькие дочери Марта, Маргарет и Елизавета собрались вокруг постели больного.
– Папа, – сказала шестилетняя Марта и нежно потянула его за бороду.
– Можешь немного подстричь ее, если хочешь, – предложил Нокс. Они устраивали игру вокруг его бороды, когда его дочери хотелось подровнять ее. Иногда он разрешал ей это делать, но однажды она из рук вон плохо справилась с работой и ему пришлось проповедовать в соборе Святого Жиля с клочковатой, неровно выстриженной бородой. – Ты даже можешь сделать ее неровной.
– Что это? – спросила четырехлетняя Маргарет и указала на доски, сложенные у стены.
– Нет, не говори! – сказала ее мать, повернувшись к Ноксу.
– Почему бы и не сказать? Это мой будущий гроб, дорогая. Я попросил моего друга Барнатана подготовить все необходимое.
Маргарет-старшая расплакалась.
Девятнадцатого ноября пришел Мортон. Новый регент был суров и заметно постарел за последние несколько месяцев. Ярко-рыжий цвет его волос и бороды поблек, и в волосах появились седые пряди. Его темные глаза смотрели озабоченно, хотя он пытался скрыть это от Нокса.
Нокс вспоминал, каким он был в первые дни после заключения договора между лордами Конгрегации. Мортон с самого начала был ярым сторонником этой идеи и никогда не колебался, в отличие от многих других. Тогда он находился во цвете лет, да и сейчас не выглядел старым. Теперь он получил свою награду: высшую власть в Шотландии.
– Оставьте нас наедине, – попросил Нокс других гостей, и они вышли из комнаты. Он жестом велел Мортону подойти поближе и наклониться.
– Вы знали об убийстве Дарнли? – спросил он. – Теперь вы должны сказать правду.
Мортон заколебался. Будет ли ложь для пророка более тяжким грехом, чем для другого человека? Вправе ли Нокс отпускать грехи? Может ли он угадывать, когда ему лгут? Он обладал даром предвидения.
– Я знал, что… определенные люди хотят избавиться от него, – наконец ответил он. – Но я отказался принять участие в этом. К своему стыду должен признаться, что сделал это не из жалости к королю, а из предосторожности. Мне только что разрешили вернуться в Шотландию после убийства Риччио, и я не осмелился так быстро примкнуть к новому заговору.
Нокс ослабил хватку на запястье Мортона.
– Можете позвать остальных, – прошептал он.
Лорд Бойд, Дэвид Линдсей и новый пастор собора Святого Жиля вернулись к постели больного. Нокс попытался сесть, и Бойд помог ему, подложив диванный валик под спину.
– Меня беспокоят лорды, засевшие в Эдинбургском замке, которые ежедневно пугают горожан своей пальбой, – дрожащим голосом сказал он. – На смертном ложе я прошу вас отправиться к Киркалди и сказать ему следующее от моего имени: если он не покается в своем отречении от нас, то умрет бесславной смертью. Ибо ни крепость, которой он слепо доверяет, ни кровожадное хитроумие Мейтленда, на которого он смотрит как на полубога, ни помощь из-за границы, на которую он тщетно уповает, не защитят его. Он будет извергнут наружу, но не через ворота, а через стену. – Внезапно Нокс выпрямился и заговорил громче: – Его с позором выволокут из убежища для справедливого наказания и повесят лицом к солнцу, если он не поспешит спасти свою жизнь и сдаться на милость Божью. – Его голос сел до шепота. – Душа этого человека дорога мне, и я не допущу ее гибели, если могу спасти.
– А как быть с его сообщником Мейтлендом? – спросил Мортон.
– Он безбожник и, полагаю, даже атеист. Ему я не могу дать никакой надежды. – Нокс бессильно откинулся на подушку, хлюпая носом и откашливаясь.
Вечером 24 ноября по дому бродили холодные сквозняки. Нокс неподвижно лежал в постели в присутствии своей жены, врача и друзей, которым доверил заботу о своей семье. Прочитали ежедневные молитвы, и Нокс пошевелился.
– Вы слышали молитвы? – спросил врач.
– Молю Бога, чтобы вы и все остальные слышали их так же ясно, как я, и славлю Его за эти небесные звуки.
Потом Нокс улыбнулся и умер.
Мортон возглавил процессию лордов в траурном шествии на похоронах через два дня. Нокса похоронили в новом гробу во дворе собора Святого Жиля.
– Здесь лежит тот, кто никогда не боялся и не чтил никакой плоти, – произнес Мортон, когда гроб опустили в яму.
В своем завещании Нокс обратился «к папистам и неблагодарному миру» и объявил, что «поскольку они не признают меня пастырем, вверяю их на суд Того, Кому ведомы сердца всех людей». Свое земное имущество Нокс завещал членам своей семьи.