Последний Тёмный
Шрифт:
— Материальной поддержки, — спрятавшись за спину более высокого и крепкого Карла, сказал Марк.
— Пару медяшек, — поддержал его брат.
Карл ткнул того костяшками пальцев:
— Серебряник лучше. Нам это… для важного дела.
— А важное дело у нас это что? — с подозрением спросила матушка. — Не ярмарка случайно? Ладно, будет вам серебряник, если про Луку узнаете.
— А чего тут узнавать? — пожал плечами Марк. — На кладбище он ходит заброшенное, к западу отсюда.
— И что он там делает? — ужаснулась госпожа Горгенштейн, представив как её хилый,
— Болтает с трупаками, — хихикнул Карл. — Каждый божий день, и будь я проклят, если они ему не отвечают!
— Карл, не богохульствуй! — приструнила его мать, с ужасом представляя, что скажут соседи, если узнают о том, что её сын каждый день шатается на кладбище. А что будет, если узнают в Церкви! — Нам нужно это прекратить!
— Побить его?
— Запереть в чулане? — подхватил Марк.
— Не, там темно. Лучше заставить его на солнышке жариться. Он же как упырь, света солнечного не любит.
— А он не рассыплется прахом? Он хоть и упырь, но всё-таки родственник…
— Не говорите так о младшем брате! — возмутилась матушка. — Не надо его бить. Я поговорю с Лавелем. Может, он его урезонит.
Если старший сын Горгенштейнов, Томас, выбрал, как и отец, стезю торговли, то третий сын, Лавель, будучи с самого детства благочестивым и набожным, решил посвятить свою жизнь Богу. Сейчас он учился на предпоследнем курсе духовной семинарии, и, сам Епископ Бромель покровительствовал талантливому студенту.
Лавель, вернувшийся домой на выходные (такая награда ему была дана за его примерное поведение и не свойственную юношам рассудительность), с удивлением слушал взволнованный рассказ матери.
— С могилами, значит, разговаривает? — переспросил он. — Может, Марк и Карл просто выдумывают? Вы же их знаете, матушка.
— Если бы, — вздохнула госпожа Горгенштейн. — Я тут проверяла карманы его штанов, и знаешь, что я обнаружила? Знаешь?!
— Не имею ни малейшего представления, — обречённо вздохнул Лавель, ожидая услышать «ужасающую» историю о дохлой мыши.
— Кость! Человеческую кость! Эту… с пальца.
— Вы уверены?
Матушка обиженно надулась, и Лавелю пришлось долго убеждать её, что он ей верит, просто сам поражён и шокирован поведением своего младшего брата.
— Я с ним поговорю. Сейчас же поговорю! Немедленно! — поднялся поспешно Лавель, будучи неуверенным, что может выдержать ещё одну истерику матери. — Где он сейчас? На кладбище? Иду туда. Нет, меня не надо сопровождать. Нет, пусть Томас сидит за своими бумагами. И отцу не надо ничего говорить… Матушка, неужто вы думаете, что Лука мне что-то сделает?
— Иногда я думаю, что родила дьявола! — зарыдала госпожа Горгенштейн.
Лавель поморщился:
— Да бросьте. С чего бы ему быть дьяволом? Батюшка же не шакал, да и вы не блудница…
Поймав разъярённый взгляд матери, уязвлённой до самой глубины души, Лавель предпочёл ретироваться.
До заброшенного кладбища, расположенного в старой части города, было идти около получаса. Так что Лавелю вполне хватило времени подумать, что же делать с младшим братом.
Ворота кладбища, как и ожидалось, были закрыты, но ведь должен же Лука как-то попасть внутрь? Спустя недолгие поиски Лавель нашёл кусок разломанной стены, сквозь которую мог пролезть не только тощий мальчишка, но и даже упитанный юноша, каким он, Лавель, к несчастью являлся. Внутри кладбища, было ожидаемо мрачно и грязно. Потемневшие от времени и покосившиеся символы Иеронима, полуразрушенные могильные плиты и обломки статуй. Сухие ветки трещали под ногами, и этот звук казался удивительно громким в кладбищенской тиши.
Можно было попробовать позвать негодного мальчишку, вместо того, чтобы искать его по всему кладбищу, но атмосфера кладбища настолько сильно давила, что Лавелю даже говорить не хотелось, не то, что кричать. Будь его воля, он бы и вовсе отсюда ушёл, слишком уж тревожно было среди старых могил и корявых, причудливо изогнутых стволов деревьев. Сжав в руках чётки, Лавель стиснул зубы и упрямо зашагал вперёд по тропинке, казавшейся наиболее чистой.
Чутьё не подвело молодого семинариста. Где-то минут через пять он нашёл Луку, почти полностью скрытого высоким надгробием. Лукреций над чем-то склонился и увлечённо изучал, бубня себе что-то под нос. Лавель, хоть и был настроен скептично, всё же насторожился: — уж не проклятие ли какое затеял его младший братец? Среди народа было много еретических суеверий, и большинство из них были не опасны и просто не действовали. Но некоторые… некоторые из них действительно могли сотворить зло.
Подкравшись сзади, Лавель цепко схватил мальчишку за ухо, поднимая его вверх.
— Что это ты тут делаешь, Лукреций?
Лука дёрнулся, и пискнул от боли. Лавель тут же ослабил хватку, но держать мальчишку не перестал. Мрачно оглянув место действия, он тут же подметил, что та могилка, над которой разместился малец, сильно отличалась от других: она была чисто подметена, железная ограда свежеокрашена, а сорная трава прополота.
— Ну? — тряхнул он его ещё раз. — Что это за культ почитания умерших устроил?
Мальчишка тяжело вздохнул, и всё же признался. И чем дальше он говорил, тем задумчивее становился вид его брата. Картина вырисовывалась на редкость странная.
Лукрецию, который очень любил читать, как-то попалась книга по истории города. И в ней было несколько глав посвящено нынче заброшенному западному кладбищу, на котором, в старину хоронили не бродяжек каких-то, а самых что ни на есть почтенных горожан и местных знаменитостей. Аристократов, меценатов, известных музыкантов, писателей и магов. Один из последних как раз и заинтересовал Лукреция.