Последний удар сердца
Шрифт:
Почерк убийцы указывал на его несомненный профессионализм. Да и жертва его была человеком весьма известным, и оставалось только гадать, что он мог рассказать перед смертью. Трижды судимый уголовный авторитет Коля Шпала знал очень много закулисных тайн. И его гипотетических признаний невероятно боялись и в московских криминальных кругах, и среди генералитета МВД, и среди руководства Федеральной службы исполнения наказаний, к некоторым руководителям которой покойный был особенно близок.
Впрочем, убийство Коли Шпалы стало лишь первым звеном в целой цепочке зловещих и загадочных событий, произошедших в последующую неделю.
Спустя
А еще через день в медсанчасти московского следственного изолятора № 1, более известного как «Матросская Тишина», был обнаружен труп Равиля Мухамедшина по кличке Муха — авторитетного вора в законе, одного из «смотрящих» по столичным тюрьмам. Он, как и предыдущие жертвы, также был задушен гитарной струной. И вновь никаких свидетелей и вообще ничего, что могло бы прояснить причину гибели Мухи.
Несомненно, все три смерти были связаны между собой. На это указывал и «фирменный» стиль убийства — удавка из гитарной струны, и полное отсутствие свидетелей, и вообще каких-либо заметных следов.
Все погибшие прекрасно знали друг друга не первый год и, по слухам, имели общие бизнес-интересы. Оставалось лишь догадываться, кто и почему их заказал, кто был исполнителем и к каким последствиям могут привести их смерти…
3
— Ты, Антон, неправильно мясо на шампур насаживаешь, — невысокий чернявый мужчина протянул худую татуированную руку к шампурам. — Давай покажу, как надо.
— Руки прочь от продуктов питания! — с нарочитой угрозой воскликнул пожилой румяный здоровяк, загораживая собой дачный столик с огромной кастрюлей, где в бордовом маринаде плавала нарезанная баранина. — И вообще, Сохатый, ты всего лишь три месяца назад по УДО на свободу вышел, а уже в присутствии полковника внутренней службы к холодному оружию тянешься… Нехорошо!
Матвей Сахно, более известный в специфических уголовных кругах как Мотя Сохатый, ничуть не обиделся, тем более что на условно-досрочное он действительно вышел три месяца назад. Произошло это не без помощи хозяина дачи, Антона Никодимовича Голубинского, одного из влиятельных функционеров Федеральной службы исполнения наказаний, известного в вертухайско-криминальных кругах под обидным погонялом Голубь.
О причинах такого благоволения и Голубь, и Сохатый предпочитали не распространяться. Одни говорили об их общем бизнесе, другие — о компромате, имеющемся у Сахно не только на этого отдельно взятого полковника внутренней службы, но и на других полковников, подполковников и майоров, третьи — о деньгах, щедро заплаченных братвой за освобождение Моти…
Как бы то ни было, но после освобождения Сахно гостил на даче Голубинского уже второй раз. И если первая поездка на полковничью дачу была простым визитом вежливости для изъявления благодарности, то теперь Голубь сам вызвал влиятельного уголовника телефонным звонком: предстоял серьезный разговор о делах…
Поливальные машинки на клумбах без устали крутились, разбрасывая вокруг себя струйки воды. Холодные капли стекали с лепестков роскошных роз и мохнатых астр. Антон Никодимович тщательно насаживал на шампуры куски маринованного мяса и, по мнению Моти Сохатого, делал это совершенно неумело.
— Голубь, иди лучше мангалом займись, а я за тебя все сделаю, — Сахно решительно отодвинул хозяина от стола, взял шампур.
— Думаешь, у нас в «исполнении наказаний» не понимают толк в мясе?
— Еще как… — процедил Сахно.
— Мясо должно быть живым, горячим, должно трепыхаться, как свежевырванное сердце! — Голубинский повздыхал, попыхтел, однако уступил гостю.
— Что-то тебя на поэзию пробило…
Мангал, стоявший у беседки, уже дышал жаром. Призрачные синеватые огоньки перебегали по алым углям. Водрузив шампуры на мангал, Сохатый искоса посмотрел на хозяина: мол, ты меня пригласил — тебе и начинать!
Голубинский, однако, не спешил. Очевидно ожидая наводящих вопросов от гостя.
Наконец Голубь не выдержал.
— Что ты о последних событиях думаешь? — спросил он, снимая с мангала первый шампур.
— Тебя только Колян интересует или Сиваков с Мухой тоже? — поинтересовался гость.
Хозяин попыхтел, повздыхал и сузил вопрос:
— Пока только Шпаликов.
— Ну, Колян вообще был человеком по-своему неплохим. Во всяком случае, надежным. Я с ним когда-то даже в Златоустовском централе сидел, только в разных камерах, — нормальный такой пацан, в авторитете, никаких подлянок за ним не замечали. Однако в последнее время, говорят, Шпала сильно оборзел. Дербанил бы в своем банке долю малую — и дожил бы до глубокой старости. Атак… Наверное, кому-то дорогу перешел, накосячил по крупняку, вот и поплатился, — осторожно ответил Мотя.
— Один… или со своей сестрой Катькой? — прищурился Голубинский.
— Да хрен их там разберет! Наверное, он все-таки со своей сеструхой в сговоре был. Не верю я, чтобы молодая неопытная баба такую кусошную мазу одна оторвала!
— А Сиваков с Мухой, царство им небесное? Что о них можешь сказать?
— Так ведь они вплотную с покойным Шпалой работали. Кому, как не нам с тобой, об этом не знать! Одного убрали — вот цепочка и потянулась к остальным. А, может, Коля перед смертью тому киллерюге что-то лишнее по запарке ляпнул, потому заказчик решил не церемониться и остальных вальнуть для надежности, — спокойно произнес Сахно.
Полковник Голубинский аккуратно снял шампура с румяными шашлыками, разложил на подносе, поставил на стол в беседке. Принес из холодильника бутыль вискаря, открыл, собственноручно налил уголовному авторитету…
— Ладно. Надо бы по нашему обычаю помянуть. За помин душ рабов Божьих Шпалы, Мухи и генерала Юрия Петровича Сивакова! — с пафосом и скорбно произнес Голубь и перекрестился.
— Муха вообще-то мусульманином был, — напомнил Мотя Сохатый, но все равно выпил и тоже перекрестился, но как-то торопливо и коротко.