Последний вампир
Шрифт:
Просыпаясь, он часто видел подле себя Мириам, которая не спускала с него глаз. Она меняла ему повязки, выносила судно, кормила его, интересовалась самочувствием. Каждое утро и вечер Сара осматривала его, держась неизменно холодно и отстраненно. Часто, когда они оставались вдвоем, Сара всерьез угрожала ему:
– Если ты причинишь ей боль, если разобьешь ей сердце, я сожгу тебя кислотой и вырву из тебя живого сердце.
Пол каждый раз отвечал одно и то же:
– Я с тобой поступлю точно так же, стерва.
Шли дни, и он чувствовал себя гораздо лучше и теперь постоянно прокручивал в голове детальные планы разрушения этого логова. Для начала следует усыпить их бдительность. Это будет нелегко, но Мириам – дорогая Мири – без ума от него. На этом он и сыграет. Поэтому теперь, стоило Мири прийти к нему, сесть рядом, он начинал слегка изображать влюбленность.
Мириам все время кружила по дому, распевая «Caro Nome» и смеясь. Ее ни на секунду не отпускало ощущение, что внутри ее растет ребенок. Беременность будет длиться год, а потом наступят очень тяжелые роды. Но ребенок... ребенок здоров! «Никаких поводов для беспокойства», – неустанно твердила Сара.
Но на самом деле Сара ничего не знала. Она даже не была уверена в том, что Мириам беременна. Да, был сделан анализ мочи, но кто мог знать наверняка, будет ли уровень гормона такой же, как у обычной женщины. Скорее всего, нет. Возможно, их плацентарная ткань вообще вырабатывает другой гормон.
В доме об этом не говорили, но день первого ультразвукового обследования приближался. Тогда только исчезнут любые сомнения по этому поводу.
Никогда прежде Мириам не была так счастлива. Дом ее процветал. Сама она была воплощением здоровья. Судя по всему, ребенок рос прекрасно. И ее новый муж медленно выкарабкивался.
– Знаешь, Пол, мне кажется, тебе нужно взглянуть на все это с точки зрения нашей морали.
– Давай попробуем.
– Мы не сами создали себя. Такими нас сделала природа.
– Так утверждает ЦРУ.
Мириам заинтересовалась. До сих пор он ни разу не упоминал, что думает его руководство о таких, как она.
– А поточнее?
– Вы не убийцы, вы – хищники. У вас есть право убивать нас, а у нас – защищаться. Такова основа их политического заявления, над которым они сейчас работают.
– Что ж, это в точности моя точка зрения. – Ей до смерти хотелось поцеловать его, такой он был красавец. И не только поцеловать... Но он до сих пор не выказывал никакого желания заняться любовью снова.
Завтра она собиралась его удивить. С больничным режимом будет покончено. Мири надеялась, что он вернется в супружескую постель. И Мири постарается изо всех сил, чтобы быть милой и соблазнительной.
– Пришла пора снять с него наручники, – сказала она Саре, когда осталась с ней наедине.
– Эта пора никогда не придет.
– Сделай как я говорю.
– Мири, не сходи с ума!
– Сделай как я говорю.
Сара пошла к больному. Пока она освобождала его от кандалов на ногах, а потом на руках, Пол внимательно следил за ней. Ей не понравился его взгляд, как, собственно, не нравился с самого начала. И едва женщина закончила эту процедуру, то сразу же отскочила от него, словно от проснувшейся кобры, – осторожно и перепугано.
– Так-то лучше, – сказал он, растирая запястья. Она была творением Мириам – поэтому слабая, ранимая, как жертва неизбежных просчетов. Но его создала природа, а Сара природе не доверяла. Возможно, причина этого недоверия скрывалась в ее научных изысканиях, не раз доказывавших, что природа не так слепа. Поэтому, как бы ни был он спокоен, сговорчив и безмятежен, Сара все равно продолжала бояться и ненавидеть его. Она знала одну тайну природы и чувствовала, что Пол Уорд был порождением этой тайны. У природы, как убедилась Сара, был огромный и страшный ум.
20
Дитя любви
Вампирша к нему неравнодушна – тем лучше, Уорд воспользуется этим. Хотя... Мириам, конечно, любит его, но все равно обитатели дома ведут себя чертовски осторожно: следят за каждым его шагом с помощью телекамер, запирают дверь палаты на замок. Ничего не оставалось, как продемонстрировать внешнее смирение. Поэтому он, не покидая кровати, бесконечно слушал оперы с компакт-дисков.
Каждый день Пол съедал по бифштексу с кровью – свое любимое блюдо во все времена, запивая отменным вином стоимостью в несколько тысяч долларов – «Шато-Лафит-Ротшильд» 1945 года или «Шато-Латур» 1936 года; иногда просил что-нибудь из тайской кухни. Все блюда отличались отменным качеством, но Уорд не был уверен, что в пищу ему не подмешивали наркотики.
Уорд держался приветливо со своими тюремщиками. Когда приходила Мириам, сияющая, красивая, он через силу позволял ей поцеловать себя. А когда она притягивала его ладонь к своему животу, который, как ей казалось, начинал округляться, он каждый раз улыбался.
– Он так ненавидит Властителей, – Сара недоуменно пожала плечами, – и мог бы отреагировать гораздо живее, когда узнал правду о себе.
– Сара, этот мужчина влюблен. А еще – он понял, что такой же, как мы, что существует другая мораль. Ненависть в нем угасает. Вот почему Пол такой тихий – для него настало время переосмысления.
– Просто я считаю, что тебе нужно быть чрезвычайно осторожной, когда захочешь выпустить его отсюда.
– Да ладно тебе. Откуда такая осмотрительность?
– Мне казалось, что из нас двоих излишней осмотрительностью отличалась ты, Мири.
– Он мой муж, и я хочу, чтобы он спал в моей постели. Я хочу снова почувствовать его в своем теле, Сара.
– Неразумно. Все, что сейчас делается, неразумно.
– А ты что думаешь, Лео?
– Я думаю, что он и вправду крут.
В день освобождения они спустились к нему с тортом. Был устроен настоящий праздник с бутылкой тридцатилетнего «Шато-икем» и громадным тортом, изготовленным по рецепту восемнадцатого века, с фруктами и коньяком. Затем Мириам устроила ему экскурсию по дому, показала все, кроме чердака.
Сара выжидала и наблюдала. Она попыталась было привлечь на свою сторону Лео, но та проявляла беспокойство ничуть не больше Мириам. Дурочка, просто молоденькая дурочка! Но и в себе она заметила кое-какие перемены. К ней пришло понимание сродни тому, что приходит к бойцу во время лютой битвы. Спасения не будет, а безрассудство Мириам способно привести только к разрушению.
Как такое случилось, что после стольких мытарств и опасностей, испытанных ею только ради того, чтобы забеременеть, она рискует обеими жизнями – и своей, и ребенка?