Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
— Прошу прощения? — ахнула я.
— Следовало бы попытаться отговорить его от такого бесплодного и опасного поиска, — сказал Бадж, поджав губы с видом самой лицемерной озабоченности, какую мне когда-либо приходилось видеть на человеческом лице. — Профессор — чудесный человек (на свой лад, конечно), но поддаваться подобным фантазиям…
— Совершенно верно, мэм, — загрохотал генерал. — Подобного места не существует, знаете ли. Здешние сказки и пустые слухи — вот уж не думал, что профессор так легковерен.
— Уверяю вас, генерал, — ответила я, — что эпитет «легковерен» не имеет никакого отношения
— Поверьте, мэм, это не беспочвенная сплетня. Мне сообщил об этом майор сэр Ричард Бассингтон, прибывший вчера на колёсном корабле из Кермы, а он узнал эту новость непосредственно из источника — у мистера Реджинальда Фортрайта, внука лорда Блэктауэра. Майор Бассингтон повстречался с ним в Вади-Хальфе несколько дней назад. Он искал транспорт на юг, но безуспешно.
— Надеюсь, и не найдёт, — воскликнул генерал Рандл. — Мне не нужна тут толпа слоняющихся гражданских… э-э… исключая присутствующих, конечно. Кто этот тип, и что это ему взбрело в голову?
Бадж начал объяснять, затянув сверх всякой меры. Имя Уиллоуби Форта произвело впечатление: некоторые из старых офицеров слыхали о нём, да и генерал Рандл, казалось, что-то знал об этой истории.
— Печальный случай, очень печальный, — пробормотал он, покачивая головой. — Но безнадёжный. Совершенно безнадёжный. Его, скорее всего, захватили чёртовы — простите, мэм — проклятые дервиши. Не могу даже представить, почему этот старый негодяй Блэктауэр разрешил внуку отправиться на подобную развлекательную прогулку.
— Фортрайт был настроен чрезвычайно серьёзно, — ровно ответил Бадж. — У него было послание от профессора Эмерсона, который приглашал его присоединиться к экспедиции. Боже мой, миссис Эмерсон, вы выглядите, будто громом поражённая. Надеюсь, я не проявил нескромности?
Собравшись, я твёрдо заявила:
— Я просто удивляюсь глупости людей, изобретающих такие истории, и ещё большей глупости тех, кто им верит. Генерал, я исключительно довольна вашим гостеприимством. Не смею более отвлекать вас и ваших офицеров от предстоящих трудов.
Отвесив насмешливый поклон, Бадж важно удалился в сопровождении молодых офицеров, а я отправилась прочь.
Читатель может себе представить горечь, переполнявшую мою душу, когда я спешила на ту сторону сука, где мы с Эмерсоном договорились встретиться. Мой муж, моя половина, человек, который поклялся мне в вечной преданности, и которому я дала тот же обет — Эмерсон обманул меня! Если он действительно попросил молодого мистера Фортрайта присоединиться к нему, то, очевидно, планировал продолжить те самые поиски, которые высмеивал, как глупость. И раз он не посоветовался со мной, то собирался отправиться без меня. Это было предательством самого отвратительного и самого низкого пошиба; никогда бы я не поверила, что Эмерсон может быть способен на подобное.
Смесь самых разнообразных и зловонных ароматов атаковала мои ноздри, едва лишь я оказалась на рынке. Говорят, что обоняние приспосабливается легче всего; и я действительно обнаружила, что спустя день или около того после прибытия в Египет, я больше не замечала отличительные запахи страны, которые многие европейцы находят неприятным. Не смею утверждать, что вдыхала их с таким же удовольствием, с каким бы восприняла аромат розы или сирени, но они навевали восхитительные воспоминания и тем самым оказывались терпимыми. Сегодня, однако, зловоние заставило меня чувствовать себя совершенно больной, а запахи гниющих растений, сухого верблюжьего навоза и пота от немытых человеческих тел только усугубили это ощущение. Я пожалела, что так наелась.
Я пересекла сук от начала до конца, не заметив никаких признаков наличия мужа и сына. Считая шаги, я устроилась на скамейке перед одним из наиболее процветающих учреждений и приготовилась к церемонии покупки. Греческим торговцам не свойственны длиннейшие обмены любезностями, предшествующие любому приобретению на суках Каира, но поторговаться всё же пришлось. Рис, финики, консервированные овощи и кувшины с водой — грубые, пористые, что позволяет охлаждать воду с помощью испарения — уже были куплены, когда лавочник прервал спор и начал безудержно кланяться. Обернувшись, я увидела приближавшегося ко мне мужа.
Он шёл с непокрытой головой, как обычно, и его всклокоченные тёмные кудри отливали бронзой. Улыбающееся лицо, мощный загорелый кадык в открытом вороте рубашки, мускулистые руки, также обнажённые, как и всегда, смягчили моё сердце. Быть может, подумала я, он не обманывал меня? Я услышала эту новость из третьих рук, и сведения могли быть искажены, особенно Баджем, который всегда был готов думать об Эмерсоне наихудшим образом.
Рамзеса я не видела, но не сомневалась, что он был рядом. Ему легко было скрыться в толпе. А Эмерсон не выглядел бы таким весёлым, если бы потерял мальчика. Однако трудно было бы не заметить человека, следовавшего за моим мужем на почтительном расстоянии. Складки плаща скрывали его черты, но высота и гибкость движений не позволяли ошибиться в выводах о том, кто он такой.
— Моя дорогая Пибоди! — сказал Эмерсон.
— Добрый день, Эмерсон, — ответила я. — А где же… О, вот ты где, Рамзес. Не пытайся спрятаться за отца; ты ещё грязнее, чем я ожидала, но сейчас с этим ничего не поделаешь. Что это за коричневое пятно у тебя на манишке?
Рамзес предпочёл проигнорировать прямой вопрос в пользу обвинения.
— Я не прятался, мама. Я разговаривал с мистером Кемитом. Он научил меня нескольким полезным фразам своего языка, в том числе…
— Объяснишь попозже, Рамзес. — Коричневое пятно, очевидно, являлось остатком какого-то пищевого продукта или напитка, достаточно липким, судя по количеству мух, которое облепило его. Я перенесла своё внимание на наставника Рамзеса, который ответил на приветствие одним из своих странных жестов. — Так ваше имя Кемит, правильно?
— Он согласился работать на нас, — радостно сообщил Эмерсон. — И возьмёт ещё двоих из своего племени. Разве это не великолепно?
— Очень. А где живёт ваш народ, мистер… э-э… Кемит?
— Это трагическая история, — ответил Рамзес, усаживаясь на корточки с гибкостью и лёгкостью, которые не смог бы продемонстрировать ни один английский парень. — Его деревня была одной из тех многих, которые разрушили дервиши. Они вырубили финиковые пальмы, убили мужчин и мальчиков и обесчестили…
— Рамзес!