Последний викинг. «Ярость норманнов»
Шрифт:
Но ужаснее всего, хотя в означенное трудно поверить доброму христианину, что по сей день в капище Упсалы творится мерзость человеческого жертвоприношения. Язычники лишают жизни преступников или рабов, а их тела вешают на ветвях рядом с тушами жертвенных животных. Рассказывают, что священная роща за Двором Богов имеет страшный вид. Белые стволы берез стоят в красных подтеках от крови, а чаши под деревьями наполнены кровью людей и животных, ибо язычники верят, что только кровь может ублажить их кровожадных богов. Придет час, и двор мерзости будет разрушен навсегда!
Харальда и его спутника поставили перед человеческой жертвой с распоротым животом и вывалившимися до земли кишками. Рядом с трупом человека висел мертвый пес. Седовласый лагман опустил в одну из чаш веник и окропил кровью Харальда. Потом их подвели к большому костру, над которым висел большой котел. В нем варилось мясо жертвенных животных. Харальду поднесли кубок, наполненный крепкой брагой.
– По обычаю, первый кубок полагается осушить за Одина, – велел лагман.
Харальд сделал хороший глоток и сказал:
– Пью за вашего конунга, свеи!
Кубок с хмельным напитком пошел по кругу, каждый из язычников сделал глоток. Кубок наполнили снова, и лагман провозгласил:
– Второй кубок пьем за Тора.
– Пью за славу и победу в войне! – сказал Харальд и украдкой перекрестил кубок.
Он рассчитывал, что язычники, занятые выпивкой, не заметят крестного знамения, но кто-то угрожающе выкрикнул:
– Смотрите, что он сделал!
Седой лагман был начеку и откликнулся:
– Я стоял близко и видел, что гость нашего конунга поступил так, как делают все, кто верует в Тора и посвящает ему свой кубок. Харальд сделал знак молота над кубком, прежде чем испить его. А теперь третий кубок! Он особенно важен для нашего гостя, потому что он будет пить за своего божественного предка Фрейра.
– Пью за урожайный год и мир! – произнес Харальд, делая третий глоток.
От крепкой браги все вокруг стало смешным. Он оглянулся, и ему показалось, что мертвый пес скалит зубы в улыбке. Харальд перевел взгляд на человека с распоротым животом, и ему почудилось, что тот ухмыляется, глядя на свои вывалившиеся кишки. Но испытание еще не закончилось.
– Накормите их кониной… христиане не употребляют конину в пищу… посмотрим, какой они веры на самом деле! – кричали в толпе.
Один из язычников проткнул ножом большой кусок мяса, варившийся в котле, вытащил его и поднес ко рту восточного купца. Харальд опасался, что аравитянин заартачится и погубит себя и его, но купец запустил зубы в мясо и стал жевать с таким удовольствием, что язычники были вполне удовлетворены. Настала очередь Харальда попробовать конины. Он припомнил сагу о конунге Хаконе Добром, сыне Харальда Прекрасноволосого. Сначала Харальду наследовал его старший сын и любимец Эйрик Кровавая Секира. Он перебил своих братьев. Уцелел лишь Хакон, поскольку отец предусмотрительно отослал его ко двору английского короля Адальстейна. Его так и прозвали – «Воспитанник Адальстейна». Когда Эйрик погиб в междоусобной распре, Хакон вернулся на родину. На тинге в Трондхейме он просил бондов признать его конунгом и обещал вернуть им усадьбы, отнятые отцом и братом. Бонды с восторгом приняли Хакона, дав ему прозвище Добрый. Все заговорили, что новый конунг во всем похож на Харальда Прекрасноволосого с той только разницей, что Харальд весь народ в стране поработил и закабалил, а Хакон желает каждому добра. Этим новостям все были рады, их передавали друг другу, и они распространялись по всей стране, как огонь по сухой траве.
Хакон Добрый был тайным христианином. До поры и времени он скрывал свою веру, но, укрепившись на престоле, приехал на тинг и начал с того, что обратился с просьбой к бондам, могущественным и немогущественным, и вообще ко всему народу, к молодым и старым, богатым и бедным, женам и мужам, чтобы все они крестились и верили в одного бога, Христа сына Марии, и отступились от всех жертвоприношений и языческих богов, соблюдали святость седьмого дня и в него не совершали никакой работы и каждый седьмой день постились. Едва конунг возвестил это народу, сразу же поднялся громкий ропот. Бонды говорили, что тогда им нельзя будет хозяйствовать на земле. А батраки и рабы говорили, что, если они не будут есть, они не смогут работать. Тут поднялся Асбьёрн из Медальхуса и ответил на речь конунга: «Мы, бонды, думали, когда взяли тебя, Хакон, в конунги, что схватили небеса руками, но теперь ты снова намереваешься превратить нас в рабов, делая нам странное предложение – оставить веру, которой придерживались до нас наши отцы и все наши предки еще в век сожжения и потом, в век курганов. И вот воля наша и решение бондов – мы будем подчиняться тебе, пока ты уважаешь нашу веру. В противном случае мы возьмем себе другого правителя. Выбирай, конунг, между этими двумя возможностями до того, как кончится тинг».
Хакон Добрый промолчал, но Сигурд, хладирский ярл, ответил от его имени: «Воля Хакона конунга жить с вами, бондами, в ладу». Ярл Сигурд был ревностным язычником и устраивал богатые жертвенные пиры. На таких пирах был вынужден присутствовать конунг-христианин, потому что бонды потребовали, чтобы он приносил жертвы богам за урожайный год и мир, как делал его отец. Когда садились за столы, бонды насели на конунга, говоря, что он должен съесть конины. Хакон Добрый решительно отказался. Тогда бонды попросили его отпить варева из конины. Но он отказался. Тогда они попросили его съесть жира с этого варева. Но он отказался и от этого. Тут бонды стали теснить его. Но Сигурд ярл сказал, что он их помирит, и велел бондам успокоиться. Он попросил конунга разинуть рот над дужкой котла, на которой осел пар от варева из конины, так что дужка была жирная. Тогда Хакон Добрый подошел к котлу, положил платок на его дужку и разинул рот над ней. Затем он вернулся на свой престол. Язычники успокоились, хотя многие из них остались недовольны.
Харальд надеялся, что седой лагман придумает какую-нибудь хитрость, как придумал ее ярл Сигурд. Однако лагман молчал, а язычники вновь начали роптать. Харальд понял, что сегодня ему не суждено отделаться от конины. Ну, будь что будет! Он спокойно взял нож с куском вареной конины, откусил, сколько мог захватить своими острыми молодыми зубами, быстро прожевал, открыл рот, чтобы показать язычникам, что проглотил мясо, а потом откусил еще. От восторга язычники пустились в дикий пляс. «Как дети! – думал Харальд, наблюдая за их восторженным танцем. – Конина обычное мясо, только жестковато».
Седобородый лагман, зорко наблюдавший за его действиями, сказал с одобрением:
– Ты на голову выше своего брата. И не только ростом. Олав Толстый был храбрым воином, но он не владел искусством хитрить и притворяться, что должен уметь каждый конунг. Предрекаю тебе, Харальд, что ты во всем превзойдешь брата и станешь великим правителем!
Глава 10
Жеребец волн
Весной Харальд и его спутники снарядили корабль и в начале лета отплыли в Гардарику. Корабль принадлежал купцу Хрольву Гардскому и, как всякий купеческий корабль, назывался кнорром. Всякий знает, что кнорр невелик – всего двадцать шагов от носа до кормы. По своим размерам он не может сравниться с драккаром, или драконом, – могучим боевым кораблем с головой дракона на носу. Конунги и ярлы имеют в своем распоряжении драккары со скамьями на тридцать и даже на сорок гребцов. При попутном ветре на драккаре поднимают огромный полосатый парус, который мчит корабль по волнам. Кнорр идет под парусом, но не имеет весел, кроме одного или двух, которые использует кормчий. Кнорр неповоротлив в узких фьордах и не приспособлен для морских битв. Зато купеческие корабли могут взять на борт много груза и не боятся свирепых бурь.
Корабль Хрольва Гардского стоял в сарае на окраине Сигтуны, молодого города, основанного при прежнем шведском конунге. Сигтуна была хорошо укреплена: с трех сторон ее окружали земляные валы, а с четвертой защищало озеро Меларен. Когда растаял снег, корабль выкатили из сарая на катках. Вокруг него засуетились плотники, нанятые купцом. Пока они конопатили щели просмоленной шерстью, Харальд из любопытства ознакомился с устройством судна. Киль корабля был сделан из цельного дуба, а ребра – из искусно подобранных изогнутых стволов. Верхняя часть обшивки крепилась медными гвоздями, тогда как нижняя часть и днище были привязаны к ребрам и килю ремнями из китовой кожи, что повергло юношу в замешательство. Он посоветовал плотникам прибить обшивку гвоздями, но они только посмеялись над его словами. Опытный корабельный мастер снизошел до объяснения, что нижнюю часть обшивки и днище всегда связывают ремнями для придания гибкости. Жестко закрепленные доски не выдержали бы ударов волн.
Полностью оснащенный корабль спустили на воду. Берег озера Меларен изрезан множеством тихих бухточек. Кнорр лениво покачивался на мелкой ряби, пока его загружали товаром. Потом бочки и тюки накрыли съемной палубой из сосновых досок, подняли мачту, укрепив ее основанием в «кёрлинг», или «старуху», – мощную колоду, покоящуюся на дубовом киле. Над нижней колодой покоится верхняя, столь же мощная. Она лежит на шести брусьях под палубными досками. В этой колоде выдалбливают длинный паз, позволявший быстро положить мачту в случае необходимости.