Последний властитель Крыма (сборник)
Шрифт:
Деникин помолчал и, отвернувшись, сказал:
– Разрешаю.
5 августа 1918 года, Екатеринодар. Контрразведка
– А все же, поручик, – масляные глазки капитана Петрова с пробором, который влип в череп так, будто его корова языком зализала, – кого из чекистов помните, из баб в Елизаветинской, особо усердствовавших? Напрягитесь, поручик!
– Господин поручик, – с нажимом на слово «господин» неприязненно ответил Арсеньев. Его, Вендта, Иванова и остальных выживших допрашивали уже с утра, то порознь, то сводя вместе и сличая показания. – Потрудитесь обращаться по форме, господин капитан…
– Ну да, ну да, – понимающие заулыбался тот, – как же, герои вы наши…
– Десятый раз вам заявляю, – продолжил Арсеньев, – всех большевиков, что запомнил, вам назвал. С бабами же не воюю.
Капитан выпрямился в кресле и улыбнулся.
– Кстати, господа… Через два часа будем пороть ваших… так сказать… prot'eg'e в станице Елизаветинской. Кого установили, конечно, не без вашей помощи. Милости прошу полюбоваться, коляски подадут…
Офицеры переглянулись. Пороть? Баб? Стариков?
– Да вы в своем уме, господин капитан? – не выдержал Вендт, все еще на костылях. – Да у нас же земля под ногами гореть после этого будет, мы же добровольцы!
Капитан картинно улыбнулся и встал.
– Вы, господа, слишком засиделись в плену. Это вы добровольцы и романтики, честь вам и хвала. Но вы, господа, – потрудитесь понять – в некотором роде динозавры, так сказать… Мы же – регулярная армия, власть, а не пионэры, первопроходцы, мы, господа, порем-с, да… и вешаем-с, господа… Да и потом, может вам просто вспоминать неприятно, снова в эти рожи глядеть? Так вы потихоньку нам укажите в толпе, а сами сидите в колясках с поднятым верхом…
Офицеры вышли.
– Поручик… Позвольте папиросу… – Капитан Вендт, прикурив, долго щурился, а потом, взглянув на тех, с кем прошел все круги ада в плену и кто стал ему дороже родни, уронил:
– Запомните, господа… Сегодня мы проиграли нашу войну. Пока нам плевали в лицо, мы для многих были святыми. После порок мы – каратели и жандармы. Это – конец…
В дверях возник допрашивавший их капитан.
– Hy-с, господа романтики, желающих нет?
Он с улыбкой смотрел на первоходников, и было видно, что они для него – мусор, старичье, средневековье, да вот поди же ты, приходится считаться…
– Вы, милостивый государь, – произнес после общего молчания Арсеньев, – мерзавец и подонок. Готов дать вам удовлетворение, когда угодно и где угодно.
Лицо капитана исказилось. Он подошел к Арсеньеву вплотную и, дыша ему в лицо, прошипел:
– Ваше счастье, что вы убогий, калека, к тому же сейчас – в фаворе. Но мы еще встретимся, поручик…
В следующую секунду он уже победно улыбался и, сходя по лестнице, даже напевал.
9 (22) февраля 1918 года, Ростов-на-Дону
Выступление Добровольческой армии в Ледяной поход.
Кадровый состав Добровольческой армии – 3683 человека при 8 орудиях.
Генералов – 36 человек.
Полковников – 190.
Подполковников и войсковых старшин – 50.
Капитанов, ротмистров и есаулов – 215.
Штабс-капитанов, штабс-ротмистров и подъесаулов – 220.
Поручиков и сотников – 409.
Подпоручиков, корнетов и хорунжих – 535.
Прапорщиков – 668.
Морских офицеров – 12.
Вольноопределяющихся, юнкеров, кадетов и добровольцев – 437.
Гардемаринов – 2.
Унтер-офицеров – 364.
Солдат – 235.
Матросов – 2
Кроме того – 21 врач, 25 фельдшеров и санитаров, 66 чиновников, 3 священника, 14 гражданских лиц.
Женщин – 165 человек, из них: 15 прапорщиков, 17 добровольцев, 5 врачей и фельдшеров, 122 сестры милосердия, 6 гражданских лиц.
Возраст: старше 40 лет – 600 человек, около 3000 – моложе.
Садовая, центральная улица Ростова-на-Дону. Одиннадцать вечера. Горят фонари, движутся трамваи, тротуары заполнены праздношатающимися, большинство из которых в золотых погонах и с дамами. Из дверей и окон всех ресторанов гремит бравурная музыка. Обстановка флирта и беззаботности, но что-то в глазах многих гуляющих дает понять, что это – агония.
– Кэк стоишь, скотина! Я кому гэворю, э? Кэ-эк стоишь перед офицером, кэнэлья! – Седой полковник в огромной, «штабной», явно не полевого покроя фуражке распекает не отдавшего ему честь солдата с Георгиевским крестиком на шинели. Глаза солдата из-под папахи горят черным огнем, но он молчит.
– Фу, Вольдемар, какой страшный мужик!! – слышится голосок молоденькой дамочки с прапорщиком с правого боку, – потом… фи… cette ambre, vous comprenez? (Этот запах, вы понимаете? – франц.)
Вольдемар, в новенькой форме, явно только что выпущенный из училища, галантно отвечает:
– Ну что вы, Кати… Вот как эти скоты смердят в окопах, вы бы слышали!
И они, торопясь, огибают солдата и исчезают в дверях «Варшавского» кафе, тревожная физиономия хозяина которого, выглядывающего из дверей, выдает явное иудейское, а не шляхетское происхождение.
– Кэкой номер части, я тэбэ спрашиваю, червь, или нет?! – продолжает раздаваться голос полковника.
Прямо посреди Садовой, между трамваями, движется взвод. Все в походной форме, холщовые мешки и винтовки за плечами. Это третья рота офицерского полка. Мелькают знакомые лица – капитан Зейме, Ратьков-Рожнов, Валуев, полковник Моллер, поручик Елагин и рядом с ним – два мальчика, еще неуверенно ступающих в больших, не по размеру, сапогах по булыжной мостовой.
– Валуев! Капитан Валуев! – доносится крик из толпы. – Как освободитесь, подтягивайтесь к Лялечке, сегодня именины!
И двое офицеров с шампанским и цветами в руках хохочут.
Капитан Валуев не реагирует. Взвод идет молча, лавируя между трамваями и экипажами, на лицах офицеров – та обреченность, что отличает людей, принявших тяжелое решение, от еще не определившихся.
Под Ростовом – бои. Еще пока полковник Кутепов с 500 офицерами защищает город. Еще три сотни кадетов, юнкеров и офицеров – у генерала Маркова, из последних сил удерживающего Батайск.