Последний ворон
Шрифт:
Сощурившись от солнечного света, Блейк притормозил на травянистом склоне как раз над домиком. Поверхность озера слепила глаза. Женщина встревоженно открыла дверь – детские беспочвенные страхи. Сунув за пояс пистолет, он открыл дверцу машины. "Линкольн", развернувшись боком, встал в двадцати ярдах. Открылась правая дверца. Из машины вышел молодой человек в легком бежевом костюме и голубой рубашке. Теперь Блейк чувствовал себя прекрасно, сгорбившаяся, напряженная фигура стоившей на крыльце женщины казалась неуместно нелепой, на глади озера переливались солнечные блики, вокруг машин, словно вокруг лосей после весенней схватки, оседала пыль. Он поднял руку, чтобы помахать...
Кэтрин увидела бледную
...Увидела дверь, яркие половики на блестящем полу, поскользнулась, ухватилась руками за доски задней стены, схватила сумочку, потом оказалась у окна комнаты, в которой спал Блейк. Дрожа всем телом, перевалилась черен подоконник, свалилась руками вперед на трапу, еще мокрую от росы, в тени дома.
Оттолкнувшись, вскочила на ноги. Побежала в сторону ближайших деревьев. Глаза застилал пот. Позади раздавались крики, послышались два удара, похожие на те, когда убили Блейка. Протестующе кричали птицы. Она хватала воздух, словно карабкалась вверх, а не бежала. Потом ударилась левой рукой о ствол дерева, по щеке хлестнула ветка, на рукавах и груди запестрели солнечные блики, и еще через мгновение ее скрыла густая теш" леса. Она ничего не слышала, кроме собственного тяжелого дыхания. Возле лица что-то скользнуло по стволу дерева, оставив длинный безобразный белый шрам. По щекам сквозь волосы ударили крошечные щенки. Ноги в легких туфельках больно спотыкались о корни. Казалось, сознание отключилось. Перед глазами мелькали очертании стоящих передом друг к другу машин, словно готовых к схватке зверей, пистолет, бежевый костюм, слабые вспышки огня, беспомощно и нелепо падающий Блейк – однако ничего похожего на мысли. Она бежала, не ощущая ничего, кроме глотающих воздух легких, спотыкающихся ног, хватающихся за шершавую кору рук, всепоглощающего запаха смолы и ритмичного постукивания по бедру висящей через плечо сумочки.
И время от времени хлестали и путались в волосах ветки или волосы, словно паутина, падали на глаза. Она небрежно отбрасывала их назад.
Болела щека, слепило стоящее прямо над головой солнце, хвойные иголки кололи лицо, от их запаха щипало в носу. Ей казалось, что она все еще бежит, тогда как она, лишившись сил и потеряв ориентировку, изрезав в кровь руки и разбив колено, постепенно замедляя движение, катилась вниз но склону.
Правая рука окунулась в ледяную воду. Солнечный свет, потом темнота...
– Черт побери, Патрик, тебе что, нужен гипнотизер?
Годвин выпрямился, опираясь на трости, и сунул миниатюрный магнитофон в карман толстого твидового пальто. Потом заковылял прочь от койки, на которой, словно беспомощный и капризный больной, валялся Хайд, одетый теперь в джинсы и широкий свитер. Обри вслед за Годвином вышел и холодную зимнюю ночь. Где-то блеяла коза. Обри был доволен, что кругом ничего не видно. Когда они – он сам, Роз и Годвин – приехали, было еще светло. Кособокие хибарки из жести и картона, одиночные древние автомашины, козы и тощие цыплята – постоянные атрибуты временного жилья – вызывали в нем чувство подавленности и отвращения. Глаза бы их не видели. Если бы можно было вытащить всех отсюда сегодня ночью! Двадцать четыре часа для Пешавара слишком долгий срок. Он раздраженно постучал тростью и обрезал Годвина:
– Ему здорово досталось, Тони.
Годвин
– Я знаю, сэр... но с ним, черт возьми, до тога трудно иметь дело, что меня начинает бесить.
Правда, Хайд действительно начинал раздражать.
– Как, по-твоему, Тони, – подавляя вздох, спросил он, – не вызывает ли его рассказ кое-какие ассоциации? Описание того, что он видел, – не наводит ли оно на сравнения?
Поеживаясь от холодного ветра, Обри и в темноте видел, как Годвин пожал плечами и, тяжело опершись рукой на трость, пригладил другой взлохмаченные волосы.
– Извините, сэр... не следовало сердиться на этого дурака. С ним всегда было трудно, – и, помолчав, добавил: – Что бы там ни было, у русских такого нет.
– Почему ты так думаешь?
– Они никогда всерьез не занимались ДПЛА. То, что у них имеется, и в подметки не годится этому самолетику. Более вероятно, если он точно описал, что эта штука либо израильская, либо немецкая... может быть, даже американская.
– Ясно. А точнее нельзя?
– Нужно покопаться в справочниках и уточнить кое-что. Вплоть до сравнения моделей компьютеров. – Сделав паузу, он небрежно спросил: – Нет, с собой карманного издания "Джейнса" [3] , сэр? По существу можно говорить о двух вещах. О высоте, на которой он там болтался, затем о том, каким способом его направили на крупную бистро движущуюся цель. Самолет, должно быть, летел со скоростью восемьсот-девятьсот километров. ДПЛА было достаточно в лучшем случае половины, а то и четверти этой скорости. Поэтому система наведения и управления в фургоне должна быть очень сложной... – Он замолчал, погруженный в раздумья.
3
Издаваемая и Великобритании серия справочников о вооружении и вооруженных силах различных стран. (Прим. пер.)
– Так... а что стало потом с пусковым двигателем?
– Что угодно. Вы подводите меня к мысли о том, что машина была американской... из-за племянницы?
– Возможно.
– Я пока не готов утверждать это с определенностью, сэр. – Он взъерошил редеющие волосы. – Не могу, черт побери, взять на себя такое. Абсолютно немыслимая вещь! Сбить ее? Могу понять, что в армии и КГБ найдутся парни, которым хотелось избавиться от "царицы", но вовлечь в это дело ЦРУ? Черт!..
Надув щеки, Обри выдохнул, словно сдувая пыль с гладкой поверхности.
– Ты ему веришь, Тони? – спросил он.
– Да, в том-то и беда. Он говорит, что она летела в Кабул, чтобы договориться и смягчить напряженность между Кремлем и его мусульманскими республиками... и тогда армия, КГБ и ЦРУ сбили ее самолет! В этом случае так ли уж важно, сэр, чей ДПЛА был использован?
– Важно. И очень.
– Почему?
– У Патрика пропали все вещественные доказательства. Чтобы ему остаться в живых, чтобы всем нам быть невредимыми, нужно доказать, что произошло в действительности. Нам нужна, как говорят в гангстерских фильмах, страховка. Страхование жизни.
– Печально, сэр, что Патрик видел то, что он видел... для всех нас! – Казалось, Годвин не проявлял недовольства тем, что его втягивают в петлю, которая может затянуться на шее, он скорее был заинтересован и возбужден, испытывая знакомое чувство опасности.
– Да, печально, – ответил Обри. – Но что поделаешь – он видел... и впутал в это дело нас.
– Я не против, сэр. Это наша работа. – Обри понял, что Годвин уверен: хуже того, что с ним уже произошло, не может быть. Его искалечили в Германии: производственная травма, говорил он. Он заплатил сполна: трости были его страхованием жизни.