Последний выдох
Шрифт:
Она проживала вместе с полудюжиной других молодых людей в старом трехэтажном викторианском доме в районе Мелроуз-авеню, неподалеку от студии; даже в восемьдесят шестом году дом и двор были огорожены сетчатым забором и колючей проволокой. Через некоторое время Джуди дала Питу ключ от входных ворот.
Когда он впервые переночевал там, Сьюки пришла в бешенство – но как только стало ясно, что ее брат и Джуди Нординг, по всей вероятности, поженятся, ее отношение к подруге брата вроде бы изменилось, и она стала вытаскивать Джуди на ленч «поболтать без мужчин» и по магазинам.
Пит, не предполагая
Но однажды вечером в итальянском ресторане «Мичели» близ Голливуд-бульвара Джуди вдруг повела себя с ним холодно и резко, и он не мог угадать причины, а она ни в какую не желала сказать, в чем дело. Когда же он мрачно отвез ее домой и вернулся в квартиру, которую делил со Сьюки, то заперся у себя в комнате, прихватив у Сьюки бутылку бурбона «Вайлд тёрки», и принялся старательно сочинять сентиментальный сонет, адресованный внезапно изменившейся к нему возлюбленной. Часа в два ночи он отпер дверь, бросил черновики сонета в помойное ведро на кухне и улегся спать.
Утром он проснулся около десяти от взрывов хохота и резкого голоса, декламировавшего что-то под окном его спальни, но открыл глаза и с трудом вылез из постели лишь после того, как распознал слова, которые произносил неприятный голос. Тогда, с похолодевшим от тошноты и безотчетного ужаса лицом, он проковылял к окну и высунулся наружу.
Сьюки с утра вынесла помойку.
Какой-то оборванный старик нашел в мусорном баке черновики сонета и с издевательской патетикой и нарочитыми гримасами зачитывал стихи аудитории из полудюжины таких же бродяг обоего пола, а те держались за свои неизменные магазинные тележки, чтобы не повалиться наземь от смеха.
У Пита не было сил для того, чтобы попытаться грозным тоном потребовать от наглецов разойтись, но он не смог заставить себя снова лечь в постель и дальше слушать это издевательство, поэтому он сдался и отправился мыться, бриться и готовить кофе. К полудню он добрался до студии Деларавы и там узнал, что Джуди уволилась. Он кинулся к ней домой, и там узнал, что она погрузила постель, стереосистему, книги в арендованный прицеп и уехала. К вечеру он убедился в том, что никто из ее друзей и даже родители, жившие в Нортридже, не имеют понятия, куда она делась.
Узнав о случившемся, Сьюки обозвала Нординг сукой, динамщицей и тайной социопаткой, но, приглядевшись, можно было понять, что она довольна.
К ноябрю Питу все же удалось выяснить, где обосновалась Джуди Нординг – она устроилась в новую студию в Сиэтле; он ринулся туда, и она, возвращаясь дождливым вечером с работы, с изумлением увидела его на своем крыльце. Она разрыдалась, а он уговорил ее зайти в бар на противоположной стороне улицы. Выпив для успокоения джин-тоник, она сухо попросила прощения за свой поступок, но заявила, что не могла поступить иначе после того, как узнала о его предыдущих женитьбах, детях и его бисексуальности. На все это ей раскрыла глаза Сьюки; по словам Нординг, во время последнего со Сьюки совместного ленча та показала ей и объявления о его браках, и фотографии его многочисленных детей и даже познакомила с мужчиной, которого Пит обижал, когда был его любовником.
Сейчас, шесть лет спустя, сидя на узкой койке своей машины, Салливан горько морщился от воспоминаний о том, что так и не смог доказать Нординг, что все россказни Сьюки были ложью. Это и тогда, в общем-то, ничего не значило, потому что Нординг уже завела роман с каким-то парнем с той студии, да и Пит сам начал встречаться с официанткой из ресторана «Вествуд», но хоть он, за те долгие полчаса, проведенные в сиэтлском баре, и смеялся, и говорил совершенно искренне, и кричал, и бросил на стол полную горсть мелочи, и тыкал пальцем в телефон, ему не удалось убедить Джуди Нординг, что он, на самом деле, холост, бездетен и гетеросексуален.
Питу оставалось радоваться, что Сьюки не выставила его, например, героиновым дилером или убийцей, потому что Нординг поверила бы в это и нажаловалась бы на него в полицию.
Той же ночью он уехал обратно в Лос-Анджелес. А серьезный разговор со Сьюки, состоявшийся в той же квартире, которую они снимали вдвоем, прошел совсем не так, как он в негодовании планировал. Сьюки рыдала и объясняла, почему спровадила Нординг, и, когда он направился к выходу, вцепилась в рукав его куртки, не умолкая ни на секунду.
Он допил горячий кофе и решил не заваривать вторую чашку. Сьюки с утра обязательно прежде всего выпивала две чашки кофе, за которыми следовали две-три банки холодного пива – как она загадочно выражалась, «во избежание».
Теперь он понимал, что Сьюки стала алкоголичкой уже к тому времени, когда они закончили колледж в 1975-м. К началу восьмидесятых, когда двойняшки уже некоторое время поработали у Лоретты Деларавы, они были известны среди знакомых как «Трез и Нетрез» – Пит был Трез (трезвенник), а Сьюки, напротив, Нетрез.
Он был уверен, что не единожды пытался уговорить сестру завязать с выпивкой, но сейчас мог вспомнить только один из этих разговоров. В перерыве съемок где-то на Редондо-Бич, за несколько лет до того, как она расстроила его помолвку с Джуди Нординг, он робко предположил, что еще одного глотка из ее термоса с бурбоном может хватить на день или, по крайней мере, на все утро, на что она ответила: «Меньше знаешь, лучше спишь». Тогда она еще как-то странно на него посмотрела – вроде как неуверенно улыбнулась, подняв серединки бровей и опустив оба края, как будто демонстративно прощала его за заданный по недомыслию неделикатный вопрос, на который можно было бы ответить и совсем не так сдержанно.
Он погасил сигарету в маленькой жестяной пепельнице, стоявшей на узкой раковине умывальника, поднялся и натянул штаны. Попозже он заедет в какой-нибудь студенческий спортзал и примет душ, но пока что нужно было отыскать место, где можно позавтракать, и чтобы там была уборная для посетителей… а затем прошвырнуться по городу.
Он обулся, надел рубашку и, протиснувшись между передними сиденьями, раздвинул занавеску на ветровом стекле. Окна в близлежащих домах все еще были темными, хотя оранжевое зарево факелов Военно-морской топливной базы уже начало меркнуть на фоне зари.