Последний выдох
Шрифт:
Она проживала вместе с полудюжиной других молодых людей в старом трехэтажном викторианском доме в районе Мелроуз-авеню, неподалеку от студии; даже в восемьдесят шестом году дом и двор были огорожены сетчатым забором и колючей проволокой. Через некоторое время Джуди дала Питу ключ от входных ворот.
Когда он впервые переночевал там, Сьюки пришла в бешенство – но как только стало ясно, что ее брат и Джуди Нординг, по всей вероятности, поженятся, ее отношение к подруге брата вроде бы изменилось, и она стала вытаскивать Джуди на ленч «поболтать без мужчин» и по магазинам.
Пит, не предполагая
Но однажды вечером в итальянском ресторане «Мичели» близ Голливуд-бульвара Джуди вдруг повела себя с ним холодно и резко, и он не мог угадать причины, а она ни в какую не желала сказать, в чем дело. Когда же он мрачно отвез ее домой и вернулся в квартиру, которую делил со Сьюки, то заперся у себя в комнате, прихватив у Сьюки бутылку бурбона «Вайлд тёрки», и принялся старательно сочинять сентиментальный сонет, адресованный внезапно изменившейся к нему возлюбленной. Часа в два ночи он отпер дверь, бросил черновики сонета в помойное ведро на кухне и улегся спать.
Утром он проснулся около десяти от взрывов хохота и резкого голоса, декламировавшего что-то под окном его спальни, но открыл глаза и с трудом вылез из постели лишь после того, как распознал слова, которые произносил неприятный голос. Тогда, с похолодевшим от тошноты и безотчетного ужаса лицом, он проковылял к окну и высунулся наружу.
Сьюки с утра вынесла помойку.
Какой-то оборванный старик нашел в мусорном баке черновики сонета и с издевательской патетикой и нарочитыми гримасами зачитывал стихи аудитории из полудюжины таких же бродяг обоего пола, а те держались за свои неизменные магазинные тележки, чтобы не повалиться наземь от смеха.
У Пита не было сил для того, чтобы попытаться грозным тоном потребовать от наглецов разойтись, но он не смог заставить себя снова лечь в постель и дальше слушать это издевательство, поэтому он сдался и отправился мыться, бриться и готовить кофе. К полудню он добрался до студии Деларавы и там узнал, что Джуди уволилась. Он кинулся к ней домой, и там узнал, что она погрузила постель, стереосистему, книги в арендованный прицеп и уехала. К вечеру он убедился в том, что никто из ее друзей и даже родители, жившие в Нортридже, не имеют понятия, куда она делась.
Узнав о случившемся, Сьюки обозвала Нординг сукой, динамщицей и тайной социопаткой, но, приглядевшись, можно было понять, что она довольна.
К ноябрю Питу все же удалось выяснить, где обосновалась Джуди Нординг – она устроилась в новую студию в Сиэтле; он ринулся туда, и она, возвращаясь дождливым вечером с работы, с изумлением увидела его на своем крыльце. Она разрыдалась, а он уговорил ее зайти в бар на противоположной стороне улицы. Выпив для успокоения джин-тоник, она сухо попросила прощения за свой поступок, но заявила, что не могла поступить иначе после того, как узнала о его предыдущих женитьбах, детях и его бисексуальности. На все это ей раскрыла глаза Сьюки; по словам Нординг, во время последнего со Сьюки совместного ленча та показала ей и объявления о его браках, и фотографии его многочисленных детей и даже познакомила с мужчиной, которого Пит обижал, когда был его любовником. Сьюки, пояснила Нординг, сказала, что не имеет права скрывать все это от нее.
Сейчас, шесть лет спустя, сидя на узкой койке своей машины, Салливан горько морщился от воспоминаний о том, что так и не смог доказать Нординг, что все россказни Сьюки были ложью. Это и тогда, в общем-то, ничего не значило, потому что Нординг уже завела роман с каким-то парнем с той студии, да и Пит сам начал встречаться с официанткой из ресторана «Вествуд», но хоть он, за те долгие полчаса, проведенные в сиэтлском баре, и смеялся, и говорил совершенно искренне, и кричал, и бросил на стол полную горсть мелочи, и тыкал пальцем в телефон, ему не удалось убедить Джуди Нординг, что он, на самом деле, холост, бездетен и гетеросексуален.
Питу оставалось радоваться, что Сьюки не выставила его, например, героиновым дилером или убийцей, потому что Нординг поверила бы в это и нажаловалась бы на него в полицию.
Той же ночью он уехал обратно в Лос-Анджелес. А серьезный разговор со Сьюки, состоявшийся в той же квартире, которую они снимали вдвоем, прошел совсем не так, как он в негодовании планировал. Сьюки рыдала и объясняла, почему спровадила Нординг, и, когда он направился к выходу, вцепилась в рукав его куртки, не умолкая ни на секунду.
Он допил горячий кофе и решил не заваривать вторую чашку. Сьюки с утра обязательно прежде всего выпивала две чашки кофе, за которыми следовали две-три банки холодного пива – как она загадочно выражалась, «во избежание».
Теперь он понимал, что Сьюки стала алкоголичкой уже к тому времени, когда они закончили колледж в 1975-м. К началу восьмидесятых, когда двойняшки уже некоторое время поработали у Лоретты Деларавы, они были известны среди знакомых как «Трез и Нетрез» – Пит был Трез (трезвенник), а Сьюки, напротив, Нетрез.
Он был уверен, что не единожды пытался уговорить сестру завязать с выпивкой, но сейчас мог вспомнить только один из этих разговоров. В перерыве съемок где-то на Редондо-Бич, за несколько лет до того, как она расстроила его помолвку с Джуди Нординг, он робко предположил, что еще одного глотка из ее термоса с бурбоном может хватить на день или, по крайней мере, на все утро, на что она ответила: «Меньше знаешь, лучше спишь». Тогда она еще как-то странно на него посмотрела – вроде как неуверенно улыбнулась, подняв серединки бровей и опустив оба края, как будто демонстративно прощала его за заданный по недомыслию неделикатный вопрос, на который можно было бы ответить и совсем не так сдержанно.
Он погасил сигарету в маленькой жестяной пепельнице, стоявшей на узкой раковине умывальника, поднялся и натянул штаны. Попозже он заедет в какой-нибудь студенческий спортзал и примет душ, но пока что нужно было отыскать место, где можно позавтракать, и чтобы там была уборная для посетителей… а затем прошвырнуться по городу.
Он обулся, надел рубашку и, протиснувшись между передними сиденьями, раздвинул занавеску на ветровом стекле. Окна в близлежащих домах все еще были темными, хотя оранжевое зарево факелов Военно-морской топливной базы уже начало меркнуть на фоне зари.