Последний замок (сборник)
Шрифт:
«Гротескно, неправильно поняли, — сообщил ему я- — Один сумасшедший человек не может говорить за всех людей».
«Да? Один Мех говорит за всех Мехов. Мы думаем одним умом. Разве у людей не так»?
«У нас каждый думает сам за себя. Сумасшедший, заверивший вас в этой чепухе, — злой человек. Но, во всяком случае, дело разъяснилось. Мы не предполагали отправлять вас на Этамин-10. Вы отступите от Джейнила, возьмете себе достаточно удаленные земли и оставите нас в покое.»
«Нет. Дело зашло слишком далеко. Теперь мы уничтожим всех людей.»
Истина этого заявления
«Тогда, к несчастью, я должен убить вас, — сообщил ему я. — Такие действия мне не по нраву, но дай вам шанс — и вы убьете столько Джентльменов, сколько сможете».
Тут создание бросилось на меня, и я убил его с более легкой душой, чем если бы оно спокойно сидело на своем месте. Теперь вы знаете все. Мне кажется, что либо вы, либо О. Ц. Гарр стимулировал этот катаклизм, О. Ц. Гарр? Маловероятно. Невозможно! Следовательно, это вы, Клагхорн. ВЫ!!! Носите теперь этот груз в душе!
Клагхорн, нахмурясь, смотрел на свой топор:
— Груз — да. Вина — нет. Бесхитростность — да. Злой умысел — нет.
Ксантен отпрянул:
— Клагхорн, ваше хладнокровие меня поражает! Раньше, когда ваши враги, вроде О. Ц. Гарра, представляли вас сумасшедшим...
— Ксантен! — раздраженно воскликнул Клагхорн. — Это экстравагантное биение себя в грудь я считаю бестактным. Что я сделал невероятного? Моя вина в том, что я пытался сделать слишком много. Неудача трагична, но чахоточное лицо, висящее над чашей будущего, — еще хуже. Я намеревался, став Хэйджорном, отправить рабов по домам. Мой план провалился, рабы взбунтовались. Так что не говорите больше ни слова! Мне наскучила эта тема. Вы себе не представляете, как меня угнетают ваши выпученные глаза и изогнутый хребет.
— Может, вам и наскучило! — закричал Ксантен. — Вы осуждаете мои глаза, мой хребет, но что вы скажете насчет тысяч убитых?
— Сколь долго они прожили бы в любом случае? Жизнь дешева, как рыба в море. Я предлагаю вам оставить свои упреки и посвятить свою энергию спасению самого себя. Вы понимаете, что существуют средства к этому? Вы тупо глядите на меня. Заверяю вас, что то, что я говорю, — правда, но вы никогда не узнаете этих средств от меня.
— Клагхорн, я прилетел сюда, намереваясь снести с плеч вашу голову...
Но Клагхорн больше не слушал его и вернулся к рубке дров.
— Клагхорн!
— Ксантен, будьте любезны, кричите где-нибудь в другом месте. Увещевайте своих Птиц, что ли.
Ксантен, круто повернувшись, стремительно двинулся обратно по дороге. Девушки, собирающие ягоды, вопросительно смотрели на него и поспешно уступали ему дорогу. Ксантен остановился, посмотрел назад и вперед, вдоль дороги. Глисс Медоусвит нигде не было видно. С новой яростью он продолжил путь. И резко остановился. На упавшем дереве, в ста футах от Птиц, сидела Глисс Медоусвит, изучая стебелек травы так, словно он был поразительной реликвией прошлых веков. Птицы каким-то чудом и впрямь подчинились ему и дожидались с приличным подобием порядка.
Ксантен возвел очи горе, поковырял носком сапога дерн. Потом сделал глубокий вдох и приблизился к Глисс. Он заметил, что она воткнула цветок в свои распущенные волосы. После секунды-другой паузы она подняла глаза и посмотрела ему в лицо:
— Почему ты так рассердился?
Ксантен хлопнул себя по бедру и сел рядом с ней:
— Рассердился? Нет. Я с ума схожу от расстройства, Клагхорн же несговорчив, как камень! Он знает, как можно спасти замок Хэйджорн, но не разглашает тайны!
Глисс Медоусвит рассмеялась веселым смехом, не похожим ни на какой-либо, слышанный Ксантеном раньше в замке Хэйджорн.
— Тайну? Когда даже я знаю ее?
— Это должно быть тайной, — стоял на своем Ксантен. — Он мне не скажет.
— Слушайте. Если вы не хотите, чтобы это слышали Птицы, я скажу вам шепотом.
И она прошептала ему на ухо несколько слов.
Наверное, ее сладкое дыхание одурманило Ксантена, но недвусмысленная до неприличия суть откровения дошла до его сознания. Ксантен издал веселый смешок:
— Тут действительно нет никакой тайны. Только то, что доисторические скифы называли словом «батос». Бесчестье для. Джентльменов! Нам — отплясывать с Крестьянами? Нам — обслуживать Птиц и обсуждать с ними блеск наших Фан?
— Ах, значит, бесчестье? — она вскочила на ноги. — Тогда для вас такое же бесчестье разговаривать со мной, делая мне предложение!
— Я не делал никаких предложений! — запротестовал Ксантен. — Я сижу здесь со всем приличием.
— Слишком много времени для приличия, слишком много чести! — с поразительной демонстративностью, потрясшей Ксантена, Глисс вырвала из волос цветок и швырнула его на землю. — Вот! Так вам!
— Нет, — с неожиданной горячностью возразил Ксантен. Он нагнулся, поднял цветок и, поцеловав его, снова вдел ей его в волосы. — Я не настолько закоснел. Я попытаюсь сделать все что в моих силах.
Он положил ей руку на плечо. Она не воспротивилась.
— Скажите мне, — спросила она очень серьезно, — у вас есть какие-нибудь из этих особых женщин-насекомых?
— У меня — Фаны? Нет у меня никаких Фан!
Услышав это, Глисс рассмеялась и позволила Ксантену обнять ее, покуда Птицы кудахтали, гоготали и издавали вульгарные звуки, нахально почесываясь крыльями...
10
Лето уходило. 30 июня Джейнил и Хэйджорн отметили праздник Цветов, хотя к тому времени вал высоко поднялся над стенами Джейнила.
Вскоре после этого Ксантен слетал ночью на шести лучших Птицах в замок Джейнил и предложил Совету эвакуировать население по воздушному мосту — сколько возможно, сколько пожелают улететь. С каменными лицами Совет выслушал это — и глава Совета без комментариев предложил закрыть заседание.
Ксантен вернулся в замок Хэйджорн. Используя самые осторожные методы, говоря только с доверенными лицами, Ксантен склонил на свою сторону тридцать-сорок Кадетов и Джентльменов, хотя не смог сохранить в тайне доктринный тезис своей программы.