Последний Завет
Шрифт:
— Что? — спросил Герман.
— …пришлось отрезать руку. Да, да. Он и сам, признаться, не ожидал такой развязки, но оказалось, слюна у девочки ядовитая. Началась гангрена. Палец посинел, рана доставляла ему немыслимую боль. Потом заражение перешло на ладонь. Я уже тогда сказал — надо резать, не дожидаясь дальнейшего распространения инфекции. А он все отнекивался. Нет, да и все. Говорил, пройдет. — Дуго поглядел на Германа. — Что это с тобой?
Лицо следопыта заметно побледнело, забинтованный палец он прижимал к груди.
— Точно! Слюна у нее ядовитая! — выдавил Герман. — Я когда ее только увидел,
— My… му-у-у… мутанты, — передразнил следопыта Густав. — Чегой-то ты замычал?
— Так вот, — продолжил Дуго как ни в чем не бывало, — а потом, когда уже всю руку у него зараза захватила, мы его и спрашивать не стали, поймали, скрутили, вкололи обезболивающее, взяли топорик, и э-эх…
— Черт побери! — заорал Герман. — Да что же это такое делается?! Повсюду зараза! Повсюду!
Он вскочил на ноги и зашагал в темноту, потом вернулся сплюнул и яростно выругался. Повисла напряженная тишина. Затем следопыт принялся ожесточенно дергать повязку, намереваясь размотать бинт, чтобы посмотреть, как поживает укус.
— Ладно, Герман, утихомирься, — улыбнулся Пилигрим в бороду, — пошутил я… По-шу-тил.
Привыкший к тому, что обычно сам всех разыгрывает, следопыт замер как вкопанный не в силах поверить в то, что Дуго над ним подшутил.
— Так это что, неправда, что ли? — выдавил он. — Не было всего этого?
— Ну почему не было — было, — сказал Пилигрим, — укусила девчонка одного из наших, забинтовали ему палец, и через два дня все прошло.
— Фу-ты ну ты, — с облегчением выдохнул Герман, — ну у тебя и шуточки, Дуго!
— А как ты со мной?! — вмешался Густав. — Кто подсунул мне вместо мяса кусок гудрона, да еще весь в укропчике и лучке?! А я потом, между прочим, подавился сильно!
— Так это давно было, мы еще дети совсем были, и потом я же извинился.
— Ага, ты извинился, — возмущенно выкрикнул великан, — вот так вот: «Извини, Густав, ха-ха-ха, извини, ха-ха-ха-ха, у тебя глотка широкая — думал проскочит, ха-ха-ха-ха». Очень думал, смешно! — Он покачал головой и обиженно надулся.
— Ну это, положим, было и правда забавно. — Следопыт снова пощупал забинтованный палец, недоумевая, как это он так просто попался на крючок Пилигрима, и сказал: — Да, ловко ты меня, и часто ты так шутишь?
Пилигрим не ответил, он задумался о чем-то, вглядываясь в звездное небо.
— Я вот иногда думаю, — сменил тему Дуго, — раньше люди верили в то, что существуют другие миры, где есть разумная жизнь, верили, что когда-нибудь они установят контакт с людьми с других планет, что пришельцы прилетят на Землю. С тех пор прошло очень много времени, целые века, а братья по разуму так и не объявились. Я много размышлял о том, почему людям тогда, до Последней войны, так хотелось верить в существование инопланетного разума. Возможно, вера в инопланетян чем-то сродни вере в бога. Вот Меганики верят в своего бога, верят, что он их спасет, что он им поможет. Быть может, и люди прошлого также верили в инопланетян, считая, что когда-нибудь они прилетят и заберут их в другую, лучшую жизнь, может, даже подарят бессмертие? Как ты думаешь, Герман?
— Ты это к чему? — спросил следопыт, не понимая, куда клонит Пилигрим. —
— Твой палец тут ни при чем, — сказал Дуго. — Я просто думаю, что каждому нужно во что-нибудь верить. Без веры человек жить не может. Но кто-то верит в жестокого бога Последнего Завета, кто-то в объединяющее все вокруг энергетическое поле, а кто-то во всемогущий инопланетный разум… А что, если они действительно есть?
— Кто есть? — удивился Густав.
— Инопланетяне. — Пилигрим проводил взглядом падающую звезду. — В это время года всегда такой звездопад, — сказал он. — Я думаю, если они есть, если действительно там, наверху, существует разумная жизнь, то почему они до сих пор не прилетели, чтобы помочь нам, направить нас по правильному пути?..
— Я думаю, у них полно своих проблем. — Германа рассуждения Дуго почему-то разозлили. — Вот когда они со своими проблемами разберутся, тогда и прилетят к нам. А пока я хотел бы поговорить о спасении клана Ветродувов, если ты, конечно, закончил со своими идиотскими пришельцами. Что нам делать с девчонкой?
— Не знаю, — вздохнул Дуго, — Герда к ней уже успела привязаться…
«Выходит, — подумал Герман, — не я один не знаю, что делать. Вон даже многоопытный Пилигрим в растерянности, рассуждает о какой-то чуши вроде пришельцев. Да и как не быть в растерянности, если прямо тебе на голову вдруг падает девятилетний ребенок и смешивает все планы?! С девочкой не станешь ломиться через лес, придерживаясь необходимой для спасения клана скорости…»
— А мы? — внезапно продолжил Дуго. — Во что верим мы? У нас нет веры. Все мы — дети Последнего Завета. Наш удел — неверие. Наше будущее — туманно. У нас нет никого, кто помог бы нам, направил нас, наставил на путь истинный…
— Ты что это? — вытаращился на Пилигрима Густав. — Кто это нам поможет?
— Никто. — Дуго посмотрел на великана с грустью. — Я читал эту книгу, написанную безумцем, и думал, может быть, Меганикам повезло куда больше, чем нам. У них есть Последний Завет. У них есть их вера. А у нас? Что есть у нас? Только обломки минувшего и попытки собрать воедино стремительно разваливающийся под нашими ногами мир. Радиация, мор, постоянные конфликты между кланами. Все охраняют свою территорию, борются за существование, и все постепенно вымирают, вырождаются. Сколько всего людей осталось на нашей планете? Есть ли хоть один клан, население которого растет, а не снижается? Наступит ли когда-нибудь день, когда люди объединятся и перестанут воевать, или нам суждено увидеть окончательный закат нашего вида?
— Не стоит впадать в уныние, — заметил Герман, — вот спасем Ветродувов и сразу займемся увеличением популяции нашего вида. Я чувствую в себе немереный потенциал в этом деле. Да и Густав тоже поможет. Правда, Густав? — Герман подмигнул великану, и тот радостно загоготал:
— Ага, я готов для популяции того этого самого…
— А вот ты, Герман, во что ты веришь? — спросил Дуго.
— В себя, — помолчав, ответил следопыт. — Верю, что у меня хватит времени, чтобы поймать цель в оптический прицел и сил уйти от погони. — Лицо его стало жестким. — А вот чего я не люблю, так это предаваться воспоминаниям и унынию. А еще я не люблю тупого философствования, далекого от окружающей меня действительности. Ты меня понимаешь, Пилигрим?