Последний
Шрифт:
– Да нет, расстроился что-то.
– Это всё Вая Риман, да?
Юноша вздрогнул. Откуда она могла догадаться? Бабушка снисходительно улыбнулась. Иногда ему казалось, что она читает мысли, но, конечно, причина крылась в другом: с опытом научаешься неплохо разбираться в людях. Для многих жителей деревни догадливость Александры служила дополнительным источником слухов и сплетен.
– Я давно заметила, как ты на неё смотришь. Исподволь, когда думаешь, что никто этого не видит. Ты встретился с ней у водопоя?
– Вообще-то… да, – признался Мир. – Я её напугал, наверное, и…
«Да уж, герой, ничего не скажешь: сбежал, как трус», – подумалось ему. И стало как-то противно. Действительно, почему сбежал? Никогда не отступал, а сегодня сдрейфил, сдался.
– Трудно понимать, что нельзя ничего исправить, – сказал он. – Я здесь чужой. И всё из-за моей внешности. Не драться же мне снова – это глупо.
– Ты уже не маленький, и это, конечно, не метод. Дело не в твоей внешности. Вполне себе симпатичный юноша. Тебе почти шестнадцать, и ты очень даже прилично выглядишь.
Мир с сомнением покачал головой, но не смог удержаться от улыбки. Бабушка тоже улыбалась. В её глазах, несмотря на возраст, прыгали чертики.
– Люди не готовы принимать тебя таким, каким ты есть. Их одолевают страхи и сомнения…
– Я это понимаю…
– Тогда ты должен понимать, что для тебя каждый день – это вызов твоим же страхам. Тебе не кажется, что в этом ты гораздо выше их всех?
– Наверное, но я бы предпочел иное.
– Никто сам не выбирает трудностей, но ситуация дает тебе преимущество. Возможность преодолевать обстоятельства. Сегодня ты отступил. Считай это тактическим отступлением при стратегическом выигрыше, – она хитро улыбнулась, словно всё происходящее было частью её замысла, и Мир непременно должен был заметить это. – Ты же прочитал книгу «Комбинаторика биологии» внимательно?
– Да, – Мир посмотрел на полку, где в толстом кожаном переплете стояла книга, подаренная бабушкой на пятнадцатилетие.
Мир прочитал в ней о предположении, что вся наша внешность определяется группой частиц, различное сочетание которых сказывается на внешнем облике.
– Прочитал всю.
– Так вот, рассказы про Нечистого выдуманы людьми, которые боятся увидеть нечто больше, чем могут понять, – сказала Александра. – Ты не порождение зла. Просто особые частички сложились таким образом, что ты сильно отличаешься от остальных. У кого-то длинные руки, у кого-то большие глаза, но главное, чтобы внутри ты всегда оставался человеком. Жизнь обычно справедливее людей.
– А от кого во мне эти частички, кто они, мои мама и папа?
– Мир, я не могу тебе ответить, ты же знаешь… Но уверена, они были прекрасными людьми.
– Я знаю… И я бы хотел понять, почему я такой… Может быть, в университете я бы мог понять, но я даже не хожу в школу. Как думаешь, я смогу поступить в университет?
– Поступление не станет проблемой. Ты хорошо образован даже по меркам городских.
– Бабушка… – он хотел было побольше узнать о её жизни, но остановился: не хотел будоражить её больные воспоминания из-за простого любопытства.
– Да?
– Я хочу есть, – произнес вслух Мир.
– Пойдем. Сегодня у нас отличный суп из рокты.
– Хорошо. А после обеда снова пойду за водой – надо закончить начатое.
Бабушка одобряюще улыбнулась:
– Вот это по-нашему.
***
Председатель Совета Золотого Города не показывал своего неодобрения. Он делал вид, что слушал просителя с уважением и почтением, хотя эмоции кипели в нем с большей силой, чем лава ожившего вулкана. Неслыханная дерзость просителя граничила с безумием и всё же никто не смел его прервать. Даже Председатель! Тем более Председатель! Канте воплощал в себе идеалы общества, ему подражали, его ставили в пример детям. Ему просто не дозволялось разрушить этот образ.
Проситель – молодой человек, двадцати пяти лет. Звали его Ламбе. Высокий, худощавый, он словно столб торчал посередине зала. Ментальный архив не содержал о нем какой-либо компрометирующей информации. Что может быть тривиальней истории простого человека? Родился, учился, несколько лет работал – и ничего больше. С движением «Нова» его связывали студенческие годы и вечера в кругу друзей. Там-то он отпечатал у себя в сознании их идеологию. Совет не одобрял эти встречи и считал саму организацию опасной, но не мог противостоять – её влияние распространялось быстрее, чем пожар по сухому лесу, а попытки выйти на организаторов заводили в тупик. Вот, кажется, схвачен тот самый человек, но нет – выяснялось, что он всего лишь пешка в чьих-то умелых руках. Руки эти простирались далеко за пределы Золотого Города. Они виднелись повсюду. И вот теперь могущественный противник бросает вызов самому Совету! Всем устоям и правилам жизни Золотого Города.
– Мы считаем, – продолжал проситель Ламбе, охватывая взглядом двенадцать мужчин и женщин, образующих Совет, – что власть должна учитывать мнение нашего движения. По последним данным в него входит около миллиона человек, а это сравнимо с населением Золотого Города. Почему люди, которые имеют образование, которые сейчас, в эту минуту, формируют будущее Города и всего человечества не могут влиять на решения Совета? Не кажется ли вам, что старые механизмы, когда люди уже отжившие свой век, находятся у руля машины, двигателем которой являемся мы, молодое поколение? Мы не можем больше терпеть навязанные нам правила жизни, мы хотим сами выстраивать свою судьбу, своё будущее, а не слепо выполнять ваши прихоти.
Члены Совета молчали – так того требовал протокол. Сейчас время просителя, и они не имеют никакого права высказываться. Ламбе знал правила и пользовался ими, как мог. Только постоянно чиркающее автоматизированное перо и шелест его шестеренок нарушало молчание.
– Что мы требуем, – продолжал он. – Мы требуем места для представителей народа в Совете. Я закончил.
Члены Совета переглянулись. Такой наглости не ожидал никто.
– Мы выслушали вас, гражданин Ламбе. Ваше слово услышано. Вы сказали, что требуете места представителям народа в Совете, но ведь Совет – пережиток прошлого, как вы говорите. По-вашему, мы не являемся частью народа и пришли откуда-то со стороны, извне? – председатель Канте говорил медленно и поучительно, словно профессор на лекции, его голос не дрожал, хотя внутри всё колотилось от злости. – Один миллион человек – это много, да. Но всего лишь около одного процента населения. И, тем не менее, вы считаете, что именно этот процент имеет право решать судьбу остальных девяносто девяти. О каком народе вы говорите?