Последняя аристократка
Шрифт:
— Все, сдаюсь! — нарочито застонал Борис. — С вами, как и с Юркой, надо держать ухо востро. А ведь на первый взгляд я бы такого не подумал… Кстати, с первого взгляда я вам не понравился, так? Мне даже показалось, что какое-то время я вас раздражал.
— Извините, если я вела себя столь несдержанно.
— Ничего, я не обиделся, — мягко сказал он. — Просто я подумал, что вы чем-то очень огорчены, а в таком случае человеку лучше не докучать…
В самом деле, она стала совсем несдержанной. Разве он обидел её хоть одним словом? До сих пор никто не говорил с Наташей так откровенно о вещах
— Кстати, у мальчишки-карманника была при себе какая-то странная монета, истонченная. Она как называется — заточкой?
— Честно говоря, не знаю, как она называется у карманников. По-моему, заточкой они называют нож. Знаю лишь, что монету воры — их ещё называют щипачами — стачивают до остроты бритвы и зажимают между пальцами, когда режут карманы и сумки…
Нет, вовсе не такой вопрос хотела бы задать ему Наташа. Ей ведь совершенно безразлично, что за инструменты у карманников. А какой? Действительно ли она ему понравилась или он привык говорить женщинам комплименты? А ещё — есть ли у него возлюбленная? Она представила себе, как бы он удивился. Такие вопросики, и всего лишь после поездки на одной подножке!
— Ну вот, я и пришла.
Наташа остановилась у дома, в котором жила, и протянула Борису руку.
— Спасибо, что проводили.
— Пожалуйста, — он задержал её руку в своей. — Вам, наверное, трудно одной воспитывать дочь? Четырнадцать лет у подростков — самый трудный возраст. Особенно для девочки…
— У вас тоже есть дети?
— Нет, я полгода учительствовал в школе и старался побольше читать соответствующей литературы.
О чем он говорит? О какой-то литературе, о воспитании дочери. Наташа недоумевала: не для этого же он пошел её провожать.
— Мне, к сожалению, такую литературу читать было некогда, — тем не менее призналась она. — Думаете, без специальных знаний ребенка не воспитать?
— Нет, я так не думаю, потому что видел людей, которые, и обладая подобными знаниями, совершенно не умели воспитывать… Наверное, это очень здорово изо дня в день наблюдать, как растет маленький человечек, плоть от плоти твой, в которого ты вложил частичку своего сердца… Как много, если подумать, я упустил! А ведь мне тридцать три года! Христа в этом возрасте уже распяли…
Вот оно что! Выходит, Борис завидует, что у Наташи есть дочь, в то время как он до сих пор один. Но для этого ему как минимум надо вначале завести себе жену!
— Ничего, зато Илья Муромец в этом возрасте слез с печи и пошел защищать Русь.
— Спасибо, вы меня успокоили… Я смогу увидеть вас ещё раз?.. Мне нужно вернуть вам платок.
— Оставьте себе, я вам его дарю.
— Я не привык принимать подарки от женщин.
— Тогда просто выбросьте!
Наташа повернулась и быстро пошла к дому, словно боясь передумать и согласиться на встречу с ним, но, наверное, она слишком долго жила одна. Почти привыкла к своему женскому одиночеству, хотя и непонятно, почему так отчаянно за него цеплялась? Ведь и мужчины неплохие попадались и любили ее…
Теперь она чувствовала себя неуклюжей, неинтересной, отчего-то злилась на него, и до самого подъезда ощущала спиной его взгляд, но так и не обернулась. Продолжала печатать шаг, будто солдат на плацу. А ведь в Смольном институте в свое время учили её, как женщина должна ходить. Чтобы её походкой любовались. Чтобы ей вслед оглядывались. А теперь оказывается, что Наташа все забыла!
Бесшумно открыв ключом дверь, — спасибо Авроре, очередной её поклонник отладил в квартире все замки и смазал машинным маслом все петли, — Наташа увидела картину, которая повергла её в шок. Дочь Ольга, особа четырнадцати лет, стояла перед большим старинным трюмо, которое перешло Романовым по наследству от прежних жильцов, и на шее её сверкало бриллиантовое ожерелье, на голове такая же диадема; а теперь она пыталась застегнуть на руке подобный браслет. Иными словами, она достала бриллиантовый гарнитур из материнского тайника.
В свое время Наташа бежала с Арнольдом Аренским из Аралхамада в разгар прощального пира, организованного Всемогущим магом Саттаром-ака. Все женщины на торжестве сверкали бриллиантами, стоившими не одно состояние, и Наташа вынуждена была соответствовать: её любовник Адонис собственноручно надел на неё этот бриллиантовый гарнитур.
За стенами Аралхамада стояла зима, и в последний момент Алька накинул на неё шикарную песцовую шубу, которую впоследствии в трудные для семьи дни Наташа отнесла на барахолку.
Бриллиантовый же гарнитур она боялась кому-нибудь даже показывать. Откуда такие бесценные вещи у обычной циркачки? Она и соорудила тайник под тумбочкой трюмо, в который неведомо как проникла её доченька.
— Браво, — сказала Наташа, — хоть сейчас на бал во дворец. Золушка превращается в принцессу… И кто же позволил тебе это взять?!
Олька хотела что-то сказать, но так и застыла с открытым ртом. Вообще-то она была послушной девочкой, и никогда прежде Наташа не могла упрекнуть её в самовольстве. Как и в том, что дочь берет вещи без спроса. Наверняка, на тайник она наткнулась совершенно случайно.
Наташа бы не стала делать зверское лицо — подумаешь, девчонка нашла драгоценности! Это же не означает, что о них тут же узнает ещё кто-то. Но услужливая память подсказала случай — о нем повествовали слухи, но слишком уж правдоподобные — известная балерина Большого театра была расстреляна по ложному обвинению в шпионаже, потому что жене одного из членов правительства понравились её бриллиантовые серьги старинной работы.
Иметь драгоценности — означало иметь неприятности. Интеллигенция называла эту страсть власть предержащих "золотой лихорадкой". Словом, задним числом пришел страх, и дочь, как всегда, это почувствовала.
— Мама, чего ты испугалась? Никто ничего не видел… Скажи, а откуда у нас это?
Наташа посмотрела на Олю несколько растерянно, но потом подумала, что девочка уже достаточно выросла, чтобы получать ответы и на такие вопросы.
— Пользуясь правом старшинства, я все же хотела бы сначала ответить вопросом на вопрос: как ты нашла драгоценности?
— Мам, я не нарочно!… Я просто хотела повесить шапку на вешалку, а она зацепилась за гвоздь…
— То есть ты, как всегда, подбросила шапку вверх, вместо того чтобы аккуратно её повесить.