Последняя битва
Шрифт:
— Это чуть меньше, чем свалилась на Хиросиму, — заметил Легавый.
— Они не успеют убежать, — подытожил Лосяш.
Тогда ляжка сказала:
— Есть бункер?
— Что?
— Бункер, твою мать! Подвал! Бомбоубежище! — кричала Ляжка.
— Есть подвал … не знаю насколько прочный.
— Немедленно валите туда!
Тут уже не выдержал я, перехватил рацию из рук Ляжки и затараторил:
— Генри, пожалуйста, не медли! Бегите туда! Спаситесь! Умоляю спаси ее!
Ляжка грубо отпихнула меня, мол, не время для соплей! Через секунду я понял, что и впрямь дал слабину.
— Мы все
Я сел в пехотное кресло рядом с невозмутимым Буддистом.
— Надеюсь, они не забудут Ратнабхадру, — произнес он ровным голосом.
Я взглянул на него полный негодования. Мою жену, которую я потерял на сорок лет и чудом обрел вновь, собираются испепелить, отобрать у меня самым изощренным способом, который только мог придумать человек, а этот лысый филиппинец печется о крысе!
— Ратнабхадра для меня не менее дорога, чем Кристина для тебя, — произнес Буддист, в который раз продемонстрировав свое чудо-умение читать мысли людей. — Хочешь проверить, кто кого любит больше?
С этими словами он посмотрел на меня хитрыми глазами, а потом подмигнул. Как он может еще играть в игры в такой момент? Псих. Еще один псих! Все Падальщики — психи, как на подбор.
Буддист оставил своих сержантов на поле битвы перед Нойштадтом в Аяксе Бесов, вразумив, что его спрятанные камуфляжем бойцы пригодятся там больше, нежели здесь.
Я бы поспорил.
Арси сообщила, что Триггер отправил в пусковой штаб своих личных солдат, а те нас за друзей не примут, и выяснение отношений на стволах неизбежно.
Выехав за пределы раскуроченного минного поля, Легавый утопил педаль газа в пол, и мы понеслись на всех возможных парах к пусковому штабу. Без плана. Без стратегии. Зато с надеждой остановить безумие, которое продолжал сеять ненавистный мне Триггер.
Человек, которого я не знаю уничтожил мой дом, убил моих друзей и коллег, а теперь грозил сжечь мою жену и старого друга. Черт возьми, как до этого дошло? Моя размеренная жизнь в горах превратилась в настоящий ад, как только я связался с этой Желявой, с этой Тесс, с этими Падальщиками! Воспоминания все чаще уносили меня в тот момент, когда я нашел Тесс без сознания на грани жизни и смерти. Не возьми я ее в Бадгастайн, ничего бы этого не было. Ни этой резни, ни гибели Малика с Куки, ни потери Бадгастайна с сорокалетними результатами исследований.
Как не было бы ни сыворотки, ни Лилит, ни Кристины…
Меня прошиб холодный пот. Судьба продолжала подносить дары, отбирая что-то взамен. Ничего в этой жизни бесплатно не дается, все должно быть в равновесии, и, к сожалению, не тебе решать, что отдать, а что оставить. Равнозначность обмена отдается полностью на откуп судьбе.
— Подъезжаем! — крикнул Легавый.
Не прошло и десяти минут, как мы уже были на месте. Легавый сбросил скорость и вел БМП по свежим следам машины — компактный бронетранспортник, припаркованный ровно возле торчащего из-под земли хода в бункер.
— Они наверняка нас засекли, — сказал Лосяш, тыча в монитор.
Палец, затянутый в тактическую рукавицу указал на видеокамеры, размещенные по заснеженному периметру посреди открытой равнины. Где-то здесь под глубокими сугробами пряталась бетонная платформа, скрывающая под собой смерть моей жены.
— В военных городках всегда есть бомбоубежище на случай ракетного обстрела. Даже если нам не удастся остановить ракету, Кристин выживет, — произнес Буддист.
— Никто не знает наверняка, — выдохнул я в ответ.
— Тебе не нужно знать. Просто верь.
— Прости, Буддист. Я далек от твоей веры. Я ученый. Я верю в факты. И факт таков, что мы понятия не имеем, спасутся ли они.
— Хорошо. Я буду верить за нас двоих.
С этими словами Буддист снова посмотрел на меня и снова подмигнул.
У этого лысого как всегда было что-то потустороннее на уме, и как бы мне хотелось, чтобы у этого чего-то невидимого и эфемерного была мощная сила воздействовать на нашу реальность.
Примерно такая же мощность, как у баллистических ракет.
27 февраля 2071 года. 15:30
Генри
Я уже достал ключи от подвала, где мы хранили запас продуктов. Вряд ли его можно считать подходящим убежищем при ядерном взрыве — он недостаточно глубокий и возможно его снесет ударной волной, но шанс есть.
— Звезда! Звезда! — Лин бегал по лаборатории и всплескивал руками.
— Да, к нам летит ахренительная звезда! — ответил я ему.
Я все больше понимал его язык.
— Генри, — позвала Кристина.
Я только сейчас заметил, что она, как сидела за компьютером пять минут назад, так и продолжала это делать, не поддаваясь панике.
— Они уничтожат сервера. Там данные за сорок лет исследований. Мы откатимся назад, — произнесла она.
Я остановился, как вкопанный. А потом в мозгу вспыхнул собственный ядерный взрыв: как ты мог об этом не подумать?!
Я взглянул на Кристину. Она смотрела на меня молящими глазами, молча призывая согласиться с ней. И я согласился. Как всегда делал это на протяжении последних сорока лет. За эти года мы узнали друг друга даже лучше собственных пальцев. И пусть мы не были по-настоящему женаты, пусть появление Кейна вновь всколыхнуло в ней неконтролируемую симпатию к нему, я все равно всегда буду самым близким для нее человеком. Мы вместе пережили апокалипсис, вместе выживали, вместе делали как потрясающие так и ужасные открытия… вместе вырезали из нее остатки ее сына. И сейчас я читал ее решимость на уровне невидимых волн, понимал ее намерения и аргументы и снова шел на ее зов.
Я бросился за соседний компьютер и вдвоем мы уже подключались к системе резервного копирования файлов.
— Арси, открывай канал передачи Нойштадта. Сейчас к тебе польются данные, — параллельно говорил я.
— Ребята, вы должны бежать в подвал! — возразила она из соседнего монитора, глядя на нас из не менее опасного места.
— Только после того, как скопируем файлы на сервера Нойштадта. Давай скорее, — сказал Кристина.
— Роберт, открывай канал!
— Делаю.
Уже через минуту канал передачи стало распирать от объема данных с шестнадцати серверов, что мы заполнили в Аахене за эти сорок лет. Терабайты информации, как самое дорогое наследие человечества, медленно перетекало нашим врагам, которые даже представить не могли ценность этих данных. Но мы не могли сжечь годы исследований, мы обязаны сохранить их и передать тем, кто продолжит наше дело, если сегодня мы умрем.