Последняя битва
Шрифт:
Исключая князя Сакульского в ферязи и шароварах, все прочие мужчины были одеты примерно одинаково: туфли с бантиком, суконные чулки, пухлые пуфы на бедрах и короткий камзольчик. Различия заключались только в расцветках и степени пухлости оных пуфов: у кого-то они напоминали туго надутые круглые воздушные шары, у кого-то — обвисшие и полупустые чересседельные сумки. В дамских платьях встречалось куда больше разнообразия. Одни женщины носили пухлые жабо, другие — плотно облегающие горло стойки, у кого-то рукава были из толстых тканей с разрезом сбоку, как на московских русских шубах. Через разрезы доньи просовывали руки в легких ярких рукавах, другие дамы предпочитали платья без тяжелых верхних рукавов, но при этом нижние имели немалую пухлость. Иные имели валики на плечах разного размера.
— Ты же говорила, здешние красавицы скрывают ноги, но открывают грудь? — повернулся Зверев к дочери.
— Это придворный этикет, — вместо нее ответил дядюшка. — Филипп, как и его отец, истовые католики, не допускают и малых вольностей. Даже государь Иоанн Васильевич рядом с ними покажется вольнодумцем. Посему, что допустимо в иных местах, при дворе карается со всей строгостью.
— Несчастная королева Елизавета, — сочувствующе добавила Пребрана. — Зело страдает от сих тягот. При французском дворе она была великой модницей, примером для подражания. Здесь же заперта, ровно в панцирь. Чего токмо и смогла добиться, так разрешения на купания по французскому обычаю, прогулки увеселительные на лодках да самоцветы прилюдно показывать.
— Иные дамы хоть на своих балах али в замках вольны лучшей моде следовать, — поддакнула Арина, — она же этикетом связана с утра до ночи, ни единого просвета или роздыха.
— Бедная девочка, — подвела итог Полина.
— Вы бы потише все-таки ее величество жалели, — посоветовал дядюшка.
— Да какая разница? — с детским легкомыслием отмахнулась Арина. — Все едино тут никто речей наших не разумеет.
За такими спорами они ухитрились упустить момент выхода их величеств в зал и спохватились только, когда Филипп и Елизавета начали бал величественной паваной: взявшись за руки, они чуть сходились, расходились, двигались по кругу. Иногда танцоры позволяли себе взмах руки или поворот головы — и ничего более. Полина была совершенно права: подобными танцами до бесчестья или пошлости опуститься невозможно.
Вслед за королевской четой настала очередь сразу нескольких наиболее знатных пар. И тут, увы, князь Сакульский ничего не мог поделать. Несмотря на свой высший среди окружающих титул — танцевать он просто не умел. На третий тур оказались допущены уже все. Ермолай неожиданно оказался в самой гуще выстроившихся пар рядом с какой-то девушкой; Арину, спросив разрешения, увел подтянутый аристократ, в котором князь далеко не сразу узнал недавно представленного ему Альфонса Фарнезе.
— Многообещающая партия, — вполголоса просветил Зверева князь Друцкий. — Не самый знатный, но весьма богат. Близок к трону, король ему благоволит. От родителей ему досталось немало славы, и он весьма умело пользуется этим наследием. А вот из дома Игулада-де-Кераль мы не видим никого вовсе. Похоже, его величество непреклонен и твердо решил подвергнуть их опале. Бунтари не любы никому, даже в виде скоморохов.
— Может статься, они просто не смогли.
— Королевский двор не то место, где бывают случайности, а королевский бал не тот праздник, который возможно проболеть, — нравоучительно ответил князь Друцкий. — Король может кого-то покарать, но не прогнать. Коли наказанный попал на бал — значит, милость от него не отвернулась. Король может не наказывать, но при этом не допускать. Это намного хуже. Это значит, что король не желает тебя видеть. А когда король тебя не видит — ты не можешь ничего у него испросить, ты не получишь никаких наград или поручений, ты не сделаешь карьеры. Если тебя нет при дворе, то ты почти что мертв. Пока гранд Гильермо допускался ко двору, меня не особо беспокоила даже война, объявленная им Филиппу. Но теперь… Но теперь все меняется. Если дом Игулада-де-Кераль в опале, то Карл не то что высокого назначения получить, он даже простого известия Филиппу передать не сможет! В лучшем случае он будет призван мелким сержантом вместе с полусотней своих копейщиков. И никто даже имени его не вспомнит, пусть даже он окажется среди победителей в самой славной войне. Воеводой ему не стать уже
— Может, все же помешало что-то? — неуверенно повторил Зверев.
— Сразу всем? — скривился Юрий Семенович. — Донья Каталина не захотела похвалиться новым платьем, гранд Гильермо не захотел предстать пред королем, который обещал ему дело, достойное его меча, а Карл де Кераль не пожелал вывести на павану свою невесту? Так вот вдруг обезумели всей семьей? Попомни мое слово, уже завтра ты не увидишь рядом с грандом де Кераль ни единого из прежних его друзей. Ведь их отсутствие заметил отнюдь не я один. Они в опале… Хотелось бы узнать, насколько сильной. Король ведь не шутил, обещая ему достойное поручение. Королевское слово слишком ценно для этого. Значит, все уже решено. Эх, писаря бы спросить. От них за пару гривен завсегда тайну на сто дукатов купить можно. Да токмо не зовут таковую прислугу на королевские балы… О, вот кто может проговориться, — встрепенулся князь Друцкий. — Дон Альба!
И он стал не спеша, с улыбками и поклонами, пробираться вдоль стены.
— Карла отправят в ссылку? — с тревогой спросила побледневшая Пребрана.
— Не бойся, никуда твоего суженого не сошлют, — без всякой уверенности ответила княгиня. — Дядюшка ведь сказал, что назначение достойное его отцу король Филипп приготовил. Ссыльных же постами достойными не награждают.
Андрей благоразумно промолчал, провожая Юрия Семеновича взглядом.
Павана сменилась скользящим бас-дансем, бас-данс — эстампидой, похожей на прощупывание минного поля пальцами ноги, эстампида — курантой. Князь Друцкий не возвращался. Затем ведущий снова объявил павану, и на этот раз Пребрану пригласили: какой-то престарелый дон с тонкой, словно заточенной на клин бородкой. Он же танцевал с княжной и бас-данс, после чего, к облегчению Пребраны, бесследно исчез.
Князь Друцкий вернулся только к самому концу бала, перед уходом их величеств, и с разрешения Андрея вывел Полину на прощальную куранту. А вернувшись, кратко объявил:
— Его величество не желал видеть гранда Гильермо, дабы не портить праздника. Свою волю ему он объявит на будущей седмице, когда двор развеется после сегодняшних торжеств.
Истинность утверждений дядюшки о дружбе князьям проверить не удалось: в ближайшие дни гранд де Кераль на отданном невесте дворе в Аранхуэсе не появлялся. Зато знатные соседи гранд Беренгер Алькала-де-Энарес и Альфонс Фарнезе с сестрами заходили, вызывали княжон на прогулки. С ними, разумеется, уходил и Ермолай, но без особого восторга. Видать, эти красавицы его сердца тронуть не смогли.
Страшное известие привез, понятно, князь Юрий Семенович. Именно он проводил при гышпанском дворе куда больше времени, нежели с родственниками. Говорить много не стал. Испив с дороги разведенного вина, просто и прямо сообщил:
— Род де Кераль изгоняют. Его величество объявил, что направляет гранда Гильермо наместником в южные колонии, полвека тому основанные грандом Педро де Мендоса. И тогда же заброшенные. Это так далеко, что королевского двора ни гранду, ни его сыну, мыслю, больше уже не видать. Они должны будут жить на краю света, исполняя его волю. Это конец. Они потеряют свои связи и знакомства, их замок потихоньку приберут себе родичи. Пройдет лет пять, и здесь о них не вспомнит уже никто. Зачем просить короля о помиловании, рискуя навлечь на себя его гнев, за тех, кого не видишь и не слышишь и от кого невозможно ожидать ответного заступничества? Пребрана дома?
— Нет, гуляет с гостями, — покачала головой Полина.
— Помолвку надобно разрывать. Такие родичи нам ни к чему. С княжеским приданым и познатнее найдем.
— Нехорошо как-то, — неуверенно ответила княгиня. — Сговорились вроде как честь по чести, дети наши друг другу по душе пришлись. И вдруг рвать все разом и забывать все обещания.
— А коли Пребрана женой каторжника окажется, сие хорошо будет? — решительно отрезал дядюшка. — У нее ведь вся жизнь прахом пойдет, новой же Господь не подарит. Да и нам какой прок от родичей таких, что по влиянию своему десятника из дальнего гарнизона не превосходят?