Последняя битва
Шрифт:
Даже Иван… Как увидал в руках у одного из скоморохов коробчатые гусли, так во рту пересохло вдруг. Вспомнились друзья-музыканты: скоморохи Ефим Гудок, Селуян, Авдотий Клешня… соло-гитарист Вадик, Венька-клавишник, ударник Михаил Иваныч. Эх, игрывали когда-то в школьном ансамбле, да и потом не разошлись насовсем, иногда собирались, давали гвоздя – сам Иван пел да дергал толстые струны баса. Эх…
– Гусельки дай, скомороше!
Скоморох – кажется, Кряжа – с поклоном протянул Раничеву инструмент и, вскочив на скамью,
– Эй, цыть всем! Боярин играть будет!
Раничев вышел из-за стола, расправил плечи и, сев на почтительно подставленную кем-то из скоморохов скамейку, положил на колени гусли и задумчиво тронул струны… Хороший пошел резонанс – не хуже какого-нибудь «Корвета» или «Амфитона». Эх, что б еще спеть-то? Что забацать? Какой-нибудь рок-н-ролл, блюз, «Машину времени»? Или вот…
У беды глаза зеленые,Не простят, не пощадят… —негромко затянул Иван.
Народ вокруг притих, слушал, многие украдкой вытирали рукавами слезы – песня-то грустная.
С головой иду склоненною,Виноватый прячу взгляд…Закончив последний куплет, Раничев завершающим аккордом ударил по струнам, да так, что две из них порвались, зазвенели… Точно так же, как когда-то пятнадцать лет назад порвалось время.
Иван еще посидел, поговорил с Никодимом, потом зашел в горницу, выпил да поболтал с женщинами – впрочем, не он один оказался вдруг таким вежливым: двери меж сенями и горницами не закрывались, многие туда-сюда шастали, многие… Ну да Бог с ними. Пригладив волосы, Раничев намахнул чарку березовицы и, мигнув Онциферу Гусле, вышел во двор.
На улице было прохладно, темно, одуряющее пахло черемухой и еще чем-то таким же притягательно-детским. Иван уселся на завалинку, кивнув идущему за ним скомороху:
– Садись, Онцифер. Разговор важным будет.
Гусля, молча кивнув, уселся.
Раничев не стал крутить, начиная издалека, а сразу, напрямик, спросил – не собираются ли скоморохи в Литву.
– Собираемся, – усмехнулся Онцифер. – В Литву или куда-нибудь еще – покуда не думали, нам бы побыстрей отсюда убраться, а уж куда… – Скоморох внимательно посмотрел на Ивана. – А тебе, господине, надо, чтобы в Литву?
– Надо, – не стал отрицать Иван.
– А куда именно? В Киев, Чернигов, Путивль? Литва большая.
– Чуть южнее Жмуди.
Гусля понятливо кивнул:
– Значит, Минск, Вильно, Гродно. На Черную Русь?
– Пожалуй, что так… Орден оттуда близко?
– Немцы-то? Да рукой подать. Правда, мы к ним не хаживали…
– Мне и моим людям главное побыстрее добраться до западных литовских границ. На Черную Русь, как ты говоришь. И – хочу тебя попросить, чтобы все было тайно. Велика ли ватага?
– От
– Ну и мы к вам пристанем. – Раничев хохотнул. – Сойдем за скоморохов?
– Ты – вполне сойдешь, господине, – со всей серьезностью заверил Онцифер. – Играешь хорошо, поешь – и того лучше. Только вот взгляд прячь, больно уж он у тебя гордый.
– Спрячу, – так же серьезно ответил Иван. – А ежели что, и личину можно надеть.
Скоморох кивнул:
– Можно. Самсон с Кряжей тебя в лицо запомнили, но они люди верные. Остальным про то, что ты боярин, не скажем. Так, скоморох местный прибился с малой ватажкою. Сколь у тебя людей-то?
– Человек пять, а то и меньше возьму. Большим числом мое дело не сделать, скорее наоборот – погубить. За помощь свою получишь плату щедрую – и сейчас, и потом, после.
– Я ведь должник твой, боярин, – напомнил Онцифер. – Однако ты сам сказал: каждый труд должен быть оплачен.
– То не я, то, кажется, в Библии сказано.
– Ну не суть.
– Значит, сговорились?
– Заметано! Когда в путь?
– Послезавтра, на Иоанна Богослова и выйдем.
– Добро.
Назавтра собрать всех с раннего утречка у Раничева не получилось – просто не проснулся. Вышел на крыльцо, когда вовсю уже сверкало солнце. Усмотрев скромно сидевшего у поленницы приказчика Савву, ухмыльнулся – провела, значит, Аглая, требуемую работу. Молодец, девка!
Углядев вышедшего из хором боярина, приказчик быстро подбежал к крыльцу, поклонился:
– Здрав будь, боярин-батюшка.
– И тебе здравствовать. Почто явился?
– Так это… Согласный я, господине, с тобой в немецкие земли…
– Согласен? – Раничев хмыкнул. – Я, может, тебя и не возьму.
Парня аж бросило в жар от этих слов. Задрожав, он закусил губу и жалобно попросил:
– Уж, пожалуй, возьми, господине. Язм умный и речь немецкую вельми знаю.
– Ладно. – Спустившись, Иван хлопнул юношу по плечу. – Поживем – увидим. Да не журись, завтра поутру едем! Вернее, идем.
– Идем?
– А что, тебе авто подать? «Мерседес», «Роллс-Ройс», «Линконльн»? Или, может быть, «Испано-Сюизу»?
Вконец запутавшийся парнишка не знал, что и сказать. А Раничеву что? Издевался бы над бедным отроком и дальше, да во дворе появились новые лица: сутулый писец Глеб Милютин и рыжая оторва Осип Рваное Ухо.
Подошли, поклонились чинно и молча уставились на боярина.
– Ну вот что, – Иван обвел их пристальным взглядом. – На заднедворье пошли.
На заднем дворе Раничев завел парней за амбар, где была устроена перекладина – турник. Прищурился: