Последняя черта
Шрифт:
— Какого, сука... Тебе хера нормального дать, чтобы всю дурь из головы выбить?
Мел сжимала-разжимала кулаки и понимала, что нихера она не поняла. Вот вообще, блять, ни слова. И даже не хотела понимать.
— Попробуй, — привычку провоцировать и не держать язык за зубами не смог выбить даже Герасим, куда уж этим не-людям? — Только... Сука... Попробуй...
Бездумная злоба зацепилась за один из многочисленных отвратительных плевков.
— Че сказала?! Хренали ты там... — Омоновец ухватил её на подбородок, сжимая челюсти и приподнял над землей.
— Я. Сказал. Попробуй, — задыхаясь от гнева
Разумеется, делать этого не стоило. Наказание последовало тут же — опять дубинки, сапоги, крик, который Марципан иногда не могла сдержать и тогда он выходил хриплым, пробирающим до костей. Потом подняли, откинули как мешок с картошкой в сторону девушек и полезли проверять остальных на предмет не определившегося гендера. Вдруг ещё себе игрушек найдут.
Меланхолия тут же сорвалась к Марц, села рядом на больное колено, обхватила раскрашенное синяками тело. Марципан почти не реагировала. Только сжала пальцами со сбитыми костяшками пальцы её и выдавила из себя ухмылку. Пусть Мел не увидит, пусть даже сама девушка крайне плохо её осознавала, главное — она была.
— Э, куда, бля?
На спину Мел тоже опустились дубинки, но она не ощущала этой боли, жмурилась только, вздрагивала, не хотела выпускать. Потянули за волосы, оттащили, она упиралась, почти рычала.
— Руки от неё свои убери, — беспомощно, яростно прошипела Марц в первых сумерках вечера. Хотела постараться встать, забить на настойчивую боль в грудной клетке, на холод, но тело подчиняться отказывалось. Дёргалось болезненными, редкими судорогами, жило само по себе и плевать ему было на чувства хозяйки, что драли душу.
— Мрази, — тихо звенящей в голосе сталью ругалась Меланхолия. Кидало то в жар, то в холод, дрожало что-то в груди. — Что вы, сука, творите. С такими же людьми...
Мрази на такое обижались. Вывернули руку, врезали по колену, выбивая, наконец, первый глухой стон.
— Рот закрой, а! Мы могли бы сидеть дома, если бы не ваш ебаный митинг! Кому в голову взбрело сука, а? Может быть, тебе?
Её откинули к стенке, прибавили ботинком.
— Не рыпайся, поняла? Не то на тебя повесим. Хочешь, сука?
— Хочу, — едва слышно.
Мел вдохнула два раза глубоко, до боли в лёгких, упрямо подняла голову и смотрела на Марц пристально, не отрываясь. Никакого унижения не видела в упор. Её обычная, наглая, смелая Марц; и куча придурков вокруг — Меланхолия понимала, готова была сорваться снова в любую секунду, ещё хоть раз тронут её девушку.
Правда хотела за ней. Пусть посадят тоже, пусть заберут в пустоту, лишь бы не оставаться снова в одиночестве, лишь бы не потерять опять самого близкого, самого тёплого, любимого человека.
— Лежи. — Чей-то тихий, дрожащий от испуга голос совсем близко. — Сильно они тебя.
На грани с шёпотом. Или Марц вовсе всё это чудилось? Зубы продолжали стучать, а слёзы — проситься наружу. Но Марципан себе не простит, если сейчас заплачет. Хватит с этих уродов и её криков. Много чести.
— Хочешь — куртку дам?
— Не лезь, — буркнула Марципан, поворачивая голову на звук. На неё смотрела девушка, запахнутая в парку, с отодранным в мясо капюшоном. Длинные волосы всклочены, макияж размазан, глаза — перепуганные, тёмные.
Посмотрела опять на Мел, пересеклась, высекая искру — прости.
Потом особо страждущие всё-таки вступились. Пара девушек отхватила лещей за возгласы, саму Марц тоже ещё пнули для профилактики, но в итоге бросили в неё джинсами и потрёпанной курткой из общей кучи вещей. Как выразились не-люди — лишь бы бабы заткнулись, потому что никто не отвечал на вопросы, гонять полуголых парней по кругу явно наскучило. На размера два больше, но ремень спас, да и без разницы было чем защищаться от холода. Дрожащими пальцами Марципан влезла в штаны, накинула на плечи куртку и даже села, бессильно уронив голову. Выхватывала тихие переговоры других задержанных — те обменивались адресами, если вдруг кого выпустят раньше, контактами соц. сетей и родных. Первая паника и страх схлынули. У Марц тоже спросили, но она только усмехнулась, скосив взгляд на Меланхолию и спросившая сама всё поняла. Ни одного имени — пообещала себе Марципан — из её уст тут не прозвучит. Просто на всякий случай.
Так они и переглядывались, бессильно и устало, пока на фоне орали, подгоняли новых людей. Марципан даже один раз ухмыльнулась, дёрнув плечами, задержала оскал на губах и беззвучно, медленно проговорила:
— Я в норме.
Куртка скрыла последствия и можно было представить, что ей даже и не досталось. На лице оставалась только одна ссадина — заработанная ещё на площади. Меланхолия кивнула Марц. Ни на йоту ей не поверила, но ужасно хотела улыбнуться, если бы знала, как это делается. Пустота подползала чёрной неизбежностью, напоминала о боли, о потерянной на асфальте, на полу, на земле крови, звала в свои тёплые объятия. Меланхолия не позволяла себе закрывать глаза, но они закрывались сами, а внутри селилась унизительная ненавистная слабость — если бы, конечно, Меланхолия умела чувствовать себя. На деле умела только бороться; но всё равно пропадала, растворялась, то и дело прислонялась к стене, теряла связь с реальностью.
Через полчаса, когда стопы у Марципан совсем околели, а пальцы на ногах не переставая сводило, их загнали обратно, но уже в камеру побольше. Давка, впрочем, никогда не делась, потому что и людей прибавилось.
Среди не прекратившихся ругательств и издёвок слышались приглушённые всхлипы и рыдания. Кто-то держался стойко, также шипел в лицо омоновцам, получал ответку моментально. Какая-то девушка попросила воды, ей ответили, что она может опуститься на колени и, возможно, получит жидкости. Девушка оказалась поумнее остальных, отвечать не стала, но угрозы в сторону женского пола всё чаще и чаще начали склоняться к изнасилованиям.
Начали уводить по одному. Некоторые — возвращались, некоторые — нет. Марц сглатывала каждый раз, когда дверь распахивалась. Уже смекнула что к чему даже до того, как вернувшийся тихим шёпотом рассказал про суд. Зачитают приговор, оправдания даже слушать не станут, назначат наказание и отпустят. Или нет. С Меланхолией их разъединили. Марципан ещё старалась пробиться к девушке, но попытка каждый раз была встречена в штыки. Скорее всего — запомнили особое рвение и теперь из принципа не давали им обмениваться мнимым спокойствием, создававшим иллюзию того, что всё будет хорошо.