Последняя черта

Савченко Лена

— Ходить будешь. Обещаю, — Доктор ободряюще усмехнулся. — Но не в ближайшую неделю точно. На ногу опираться не смей, иначе останешься вообще без неё. Не двигай даже коленом лишний раз. А так... полностью вряд ли восстановиться, но шансы есть.

Врать в таких случаях никогда не умел и сейчас не врал. Шансы были — не высокие, если Меланхолия не станет творить херню. Сепсис он так просто определить не мог, надеялся на простой отёк тканей. Полез в чемодан в поисках таблеток, выложил на диван упаковку.

— Антибактериальные. Хреновые, но лучше, чем ничего. Будешь пинать, иначе — можешь умереть. Я не могу сделать анализы, чтобы понять заражена у тебя кровь или

нет. Потом выдам ещё пару упаковок, сейчас нет. Тебя б в больницу, но... — снова усмехнулся, — но лучше не надо.

Меланхолия даже не стонала — боль еле-еле добиралась до сознания иглами сквозь онемение, и была как будто далёкой, совсем не её. В какой-то давний, казалось, момент она совсем перестала осознавать тело, оставив его на чью-то чужую совесть, а сама смотрела сейчас на хмурого Доктора и впитывала каждое его слово, как будто эти слова могли дать ей смысл. Потом только слушала — глаза закрывались сами.

Ворон хоть и не был в гостиной, но тоже внимательно слушал всё, вплоть до шагов выгнанной оттуда Таши, поэтому снова объявился, когда был нужен — с водой. Помог Меланхолии приподняться, выпить таблетки, оставил стакан рядом, снова отступил в коридор, но уйти не смог. Чесались руки сделать ещё хоть что-нибудь, а было нечего. Нашёл плед и накрыл лежащую — кажется, та если не отрубилась, то была близка к этому. Опять замер в смятении. В голове гудел холодный осенний ветер.

...как и где-то там, за окном, где в дорогих особняках, сытости и неприкосновенности, здоровые, лишь слегка взволнованные чиновники подсчитывали больше не звучащие и никогда бы их не поддержавшие голоса погибших.

Глава 26

— Вы не имеете права! Это одиночный пикет! — весело скалясь, орал парень с плакатом. — Я требую адвоката!

— Завали...!

— Требую! — не унимался он, пока его скручивали в три погибели, — Это законно!

Парня упихивали в машину, выкидывали плакат и увозили. Не его одного, разумеется. Таких вот пацанов и девчонок по всему Питеру было по десять на дню и не только в Питере. Екатеринбург, обозначивший себя ещё в начале двадцать первого, как Город Бесов, поднимался очень активно. Москва менее — почти молчала, сказывалась большая элитность прослойки, которую не волновали ущемления прав обычных граждан. В Новосибирске выходили больше парни, подобные Герасиму — выглядели странно, но кулаками работать умели хорошо. Анархисты, плотно укрепившиеся в нём, наконец-то получили толчок и не воспользоваться им просто не могли.

Страна в принципе поднималась с колен. Обещал Сталин, Брежнев, Путин — а поднималась она только сейчас. Сбрасывала цепи, сплёвывала кровь, утирала её под губами и яростно бросалась на ОМОН. Это было подобно волне-убийце, которая всё неслась и неслась, набирала мощь и страшно даже было представить что будет, если вдруг обрушится.

Людей вязали просто так и за дело, избивали и убивали, забирали или оставляли трупами на улицах. За посты во вновь открытых социальных сетях.

— МЫ ВАМ НЕ ВЕРИМ! — скандировала толпа, вспоминали старые запрещённые музыкальные группы и орали на всю улицу по ночам, задыхаясь от адреналина. Убегали от полицейских, прыгали в машины и те тут же срывались с места.

— Революция! — слышалось из всех углов, отдавалось эхом в переулках и двориках.

— Революция! — выло в сиренах и задёргивало шторы на окнах.

Все всё знали и все делали. Все понимали — ни о каких 82% положительных голосов

и речи не шло, не могло идти. Не настолько отупели люди, что бы повестись на мнимую безопасность.

Это охватывало, захватывало, будоражило. Люди, почуявшие перемены, выходили на улицы, сбивались в стихийные митинги, улетали в автозаки, терпели побои. Потом шли опять, не унимались, поняв — если не сейчас, то уже никогда. Если не сейчас, то навсегда позволят заковать себя в оковы.

— Я на улицу. — говорила рандомная девушка с короткой стрижкой.

— Перцовку не забудь и осторожнее! — кричала в ответ с кухни рандомная женщина, а девушка повязывала на нос бандану и выскальзывала в ночь.

Кто-то терял своих и только сильнее злился. Кто-то просто уходил, скрывался, но не выдерживал и выходил на улицы. По всему Питеру огромным количеством было напихано своеобразных памятником с фотографиями и венками цветов. Такое почти сразу же уничтожали и теневые каналы тут же публиковали очередной пост о зверствах.

Никто больше не верил в Единое Государство. Зато верили в Единый Народ.

По широкому проспекту шла крайне странная, но большая толпа. Блестели в свете выглянувшего солнца начищенные латы и наконечники копий. Толпу сопровождал звон и мужской гогот.

— Э, Андрюх! Ты там ещё не помер под тяжестью-то?

— Да ещё чего! — откликнулся мужчина, поправляя на поясе меч, — Есть ещё порох в пороховницах, не гони!

Андрей Анатольевич, лицо которого украшала пара ссадин щурился в бездонное небо. Из лицея №567 он уволился, как и ещё несколько учителей. Вечно борзые дети доконали, да ещё и такие волнения в народе.

— Жаль, Рогозина нет, а? — спросила женщина, идущая рядом. — Он живой вообще. Как думаешь? После такого-то?

— Живой, никуда не денется... — усмехнулся Андрей, одарил жену ободряющим взглядом. — Всё с ним нормально. Но вот что сборище летнее пропустил — пизды получит, как увижу, это точно.

Толпа вынырнула из-за угла, прямо на здание полицейского участка. На них косились люди, но по доброму — прятали улыбки или откровенно ржали. Два полицейских, куривших у входа, явно охуели и уставились на стремительно приближающихся роллевиков реконструкторов.

— ЗА АЛЬЯНС! ДОЛОЙ НЕЖИТЬ! — проорал мужчина, идущий впереди всех, поднял заточенный топор и все этот крик подхватили, унесли на задние ряды, ринулись в атаку.

Это был первый отдел, который разгромили люди. Да, с потерями, зато разгромили и успели свалить раньше, чем приехало весомое подкрепление. Шутка ли — клуб почти в тысячу человек, отбитых наглухо и готовых за друг друга в огонь и в воду?

Лёха, который узнал об этом уже спустя два часа, впервые за последний месяц в голос ржал, пока смотрел видео. Узнавал знакомые лица и улыбался, неимоверно желал о ранении и что к этому дерьму был не причастен. Тоже хотелось достать обмундирование, любимый гладиус и пойти крушить направо и налево, но приходилось сидеть, закидываться обезболом, следить за состоянием Меланхолии и без остановки думать о том, что делать. И с этой поганой революцией, и с Катей — её же нужно было вытаскивать, где-то искать на это бабки. Последняя проблема, правда, была меньшим из зол — Лёхе повезло вспомнить про должника, торчавшего ему солидную сумму за молчание о давней ситуации. Тот, конечно, попытался отмазаться, но дальновидный Лёха намекнул, что доказательства до сих пор есть и деньги вернули. Всё же Алексей ни разу не жалел о пунктике сборе компромата на каждого своего знакомого. Никогда не знаешь какой стороной к тебе повернётся жизнь — лицом или задницей.