Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось
Шрифт:
Картина, нарисованная Раубинем, казалась неправдоподобной, и Войткус уже подумал — а не принял ли с утра и сам рыбак. Кто–кто, но чтобы Кундзиньш без штанов…
— Папаша, вы не обижайтесь только — не прихватили нечаянно с собой диссертацию профессора?
— Чего?
— Ну, такую пачку бумаги, исписанной, — как мог, объяснил Войткус. — Буквы там, цифры всякие…
— Если на ней уже написано, кому она нужна? — пожал плечами Раубинь. — Даже копченую камбалу не завернешь в такую, не те времена пошли.
Он круто повернулся и на несгибающихся ногах зашагал к своему звену.
На обратном пути Гунте с Войткусом пришлось побороться со все усиливавшимся восточным ветром, швырявшим в лицо пригорошни колких песчинок. Оберегая глаза, оба из–под опущенных век смотрели только под ноги, и прошли бы мимо Кундзиньша, если бы он не окликнул их первым.
— Надеялся в кино отвлечься от своих бед, но нет мира и под египетскими оливами, если позволите использовать такую игру слов.
— Пока нечем порадовать, — поняв, что Кундзиньш не решается задать прямой вопрос, сообщил Войткус. — Но ничего. Вот; просеем все, что узнали, и найдем истину.
— Хоть бы поскорее! А то я совсем с ума сойду.
Кундзиньш обеими руками вцепился в светлую шляпу, которую порыв ветра сорвал было с его головы, и, словно призывая небеса в свидетели, застонал:
— И за что мне такое наказание, за что?
Рокировка в разные стороны
Теоретически Гунта, конечно, знала, в какой степени точка зрения зависит от занятой позиции, но практически почувствовала это лишь сегодня. Впервые в жизни она сидела в кино, повернувшись не к экрану, но находилась на сцене и с возвышения глядела на собранных в зале работников дома отдыха. Когда они стали подниматься с подвального этажа, где находились кухня и всякого рода кладовые, когда по дорожкам парка со стороны конторы и гаража люди двинулись к главному корпусу, показалось даже, что поток белых и серых халатов никогда не иссякнет. Создается такое впечатление, что обслуживающего персонала здесь больше, чем самих отдыхающих. Но здесь, в зале, все эти уборщицы и официантки, поварихи и судомойки, администраторши и санитарки, монтеры и транспортные рабочие, врачи и бухгалтеры, садовники и сантехники заняли лишь семь первых рядов — те самые, что во время демонстрации фильмов оставались, как правило, пустыми. Чуть поодаль расположилась неразлучная троица, в которой первой была черноволосая дантистка, которая настолько сочувствовала своим пациентам, что когда дело доходило до удаления зуба, первой принимала сердечные капли. Рядом с ней сидела румяная заведующая бельевым складом. Не сумев найти в рыбацком поселке, где обитал ее муж, должное применение своим знаниям филолога с университетским дипломом, она приказала горничным со всех этажей именовать ее мадам кастеляншей. Третьей была тощая диетологическая сестра, чья хилость вселяла в приезжающих сомнения относительно ценности ее медицинских рекомендаций. К этой троице, как обычно, примкнул седовласый маркер из биллиардной, считавший себя вечным должником зубного врача, и свою благодарность за новые протезы старавшийся выразить при помощи цветов и кофе. Еще не привыкнув как следует к искусственным зубам, он надевал их лишь в особо торжественных случаях, а в рабочие дни хранил в шкафу, где под двумя замками укрывал комплект шаров из слоновой кости и кий черного дерева, выточенный им собственноручно. Сейчас рот его отливал перламутровым блеском, поскольку маркер, как, впрочем, и все остальные, полагал, что коллектив приглашен на предпраздничное собрание. На это ошибочное предположение натолкнул их стол, установленный перед экраном, и расположившийся за столом как бы президиум: Гунар Апситис, его племянница Гунта, Войткус и — за отдельным столиком, боком к публике — библиотекарша, которой было поручено протоколировать все сколько–нибудь важные показания.
«Перестарался дядюшка», — к такому выводу пришли одновременно и Гунта, и Войткус. Ну что может знать об исчезнувшей диссертации помощница повара, которая вчера ушла домой еще до полдника и вообще на верхних этажах практически никогда не появлялась? Какими ценными сведениями мог обладать автослесарь из гаража или грузчик, весь день проведший в разъездах? Созвать надо было тех, кто дежурил минувшим вечером и ночью, и расспросить их, не замечал ли кто–нибудь чего–либо подозрительного. Но именно эти люди сейчас отдыхали… Поэтому Гунта попросила, чтобы ей дали возможность побеседовать с людьми из смены, заступившей ранним утром, — с уборщицами и официантками, из которых кто–то, быть может, и наткнулся на разбросанные по полу или по стульям листки рукописи. Однако заместитель директора использовал этот повод, чтобы показать, как далеко простирается его власть, что и не преминул подчеркнуть в своей речи:
— Я созвал вас для того, чтобы поговорить о нежелательных явлениях, бросающих тень на доброе имя «Магнолии». Когда уезжал товарищ Игаунис, я попросил его запереть жалобную книгу в сейф, а ключи от него увезти с собой. Тем самым я принял обязательство работать так, чтобы отпала даже малейшая необходимость в этой книге. И вот теперь неприятное происшествие грозит расстроить мои добрые намерения, ставит под угрозу выполнение обязательств, которые хотя и не зафиксированы ни в одном документе, но за которые каждый из нас отвечает перед своей совестью. Поэтому я прошу каждого работника усвоить это, прежде чем мы перейдем к обсуждению конкретного происшествия.
За пять лет, отданных службе в милиции, Войткус стал неплохим физиономистом. Друзья уверяли, что ему стоило бросить взгляд на лицо торгового работника, чтобы незамедлительно сделать вывод относительно его честности. К сожалению, суду недостаточно одной лишь уверенности, необходимы еще и неопровержимые доказательства. И пришлось свыкаться с мыслью, что доказательства эти можно добыть только в тщательной, утомительной работе, изучая и проверяя тысячи накладных, приемо–сдаточных актов, денежных ведомостей и множество других бухгалтерских и складских документов, подвергая сомнению даже то, что два плюс два каждый раз дают четыре, — и так до момента, когда собранные факты подтвердят или, напротив, опровергнут сделанные предположения. Однако на этот раз Войткус не спешил с выводами относительно собравшихся здесь, так как понимал, что в этом отдаленном доме отдыха работает в качестве обслуживающего персонала немало людей случайных, жителей окрестных поселков, к которым трудно было подходить с его профессиональной меркой.
Первым попросил слова недавно в третий раз переизбранный председателем месткома администратор, занимавший ту же должность еще на строительстве дома. Правда, тогда ему платил профсоюз, а теперь приходилось отрабатывать зарплату за конторкой и через каждые трое суток заботиться о том, чтобы отдыхающим были выданы ключи именно от их комнат и именно на их имя пришедшие письма и извещения о переводах. Толком не зная, что же надлежит сейчас сказать, он напомнил о праве каждого гражданина на отдых, особо подчеркнув применение этого права к отдыхающим «Магнолии», творческая активность которых непосредственно зависит от слаженной работы персонала; затем, как бы спохватившись, он поблагодарил присутствующих за внимание и уселся на свое место.
Когда слово получила культорг дома и стала вставать с места, Гунте почудилось, что это движение сможет остановить лишь потолок зала — такой уж был рост у Скайдрите Круминь. Казалось, что жизнь ее неизбежно должна была быт неразрывно связанной со спортом, но даже лучшим тренерам ТТТ и сборной так и не удалось использовать ее преимущество в росте для блага республиканского баскетбола. Не хватало честолюбия, стремления к спортивной борьбе. Пришлось ей, к сожалению, отказаться и от балета и вообще от всего, связанного со сценой, куда звали ее чувствительное сердце и музыкальная одаренность, — ни один режиссер так и смог подобрать подходящего для нее партнера. Оставалось лишь учиться на дирижера. Однако вскоре выяснилось, что ее характеру чуждо стремление к лидерству, она не умела ни воодушевить людей, ни распоряжаться ими. Так что она даже не попыталась протестовать, когда после окончания техникума культуры ее направили в Приежциемс. И здесь она беспрекословно старалась выполнять все указания районного начальства, несмотря на то, что постоянно менявшийся контингент отдыхающих был явно непригоден для реализации спускавшихся сверху инструкций.
— Позвольте мне с места, — ее глубокий, мелодичный голос заставил все головы повернуться. — На этот раз заезд выдался очень удачным: среди шахтеров есть плясуны, один играет на балалайке, уже организуется двойной квартет украинской народной песни. Несколько способных людей нашлось и среди ученых: профессор Вобликов, например, жонглирует мячиками для пинг–понга, молодой ученый из Литвы Дзиньдзиляускас обещал публично продемонстрировать умножение и деление в уме трехзначных чисел, товарищ Талимов, как и всегда, прочтет свои стихи. Я еще не разговаривала с работниками милиции, но неужели же они, все вместе, не смогут показать что–нибудь интересное? Хуже всего обстоит пока с объединенным хором. Так что попрошу после собрания не расходиться — проведем первую репетицию, а когда с экскурсии вернутся шахтеры — совместную. Иначе на районном смотре мы не сможем исполнить даже обязательный репертуар… У меня все, товарищ заместитель директора, извините.
По рядам прошло нечто, напоминавшее неодобрительный гул. Чувствовалось, что дополнительная нагрузка никого не обрадовала и возражения не замедлят последовать. Однако инициативу вовремя перехватила Гунта. Стараясь не смотреть в сторону дядюшки, она поднялась со стула.
— Внутренние вопросы коллектива, вероятно, должны решаться без присутствия посторонних, — извиняющимся тоном произнесла она. — Мы же хотели воспользоваться возможностью встретиться со всеми вами сразу, чтобы попросить вашей помощи. У товарища Кундзиньша из тысяча сто шестнадцатой комнаты вчера пропала его докторская диссертация. Примерно сто пятьдесят страниц на машинке, с диаграммами и вычислениями среди них. В серой папке, на которой красными чернилами написано, что содержание ее секретно. Однако в данный момент главным является не это, главное — найти рукопись, в которую ученый вложил труд многих лет. С этой работой у него связаны все дальнейшие планы. Поэтому он предлагает вознаградить нашедшего за его труды. По его мнению, искать следует в столовой, баре и вестибюле, может быть, также на лестнице и в шахте лифта. Возможно, кто–то из вас видел папку, но не придал этому значения…