Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось
Шрифт:
Примерно такие же мысли занимали в это время и Иманта Приедитиса. Сидя в своей комнате и глядя на пустую кровать Войткуса, он не знал — завидовать ли другу или радоваться собственной независимости. После краткой и неудачной совместной жизни с самой красивой девушкой из их класса, которая на протяжении двух лет его военной службы еженедельно присылала ему письмо с маниакально точным описанием событий ее жизни, самостоятельность представлялась ему вершиной счастья. После заведенного женой педантического порядка в семействе Приедитисов снова восторжествовали нормальные отношения, когда каждый член семьи уходил и приходил, когда ему было нужно, разогревал оставленную в духовке еду, в нерабочие дни отсыпался, сколько хотел, нимало не беспокоясь об остывшем завтраке. Иманту казалось, что и Сашу ждет та же судьба, Войткус не из тех, кто старается навязать свою волю другим, а демократия в понимании Гунты являлась всего лишь добровольным подчинением всех остальных ее самодержавному режиму. В этом Имант уверился, когда возникла идея этого самого отпуска. По–настоящему хотела поехать сюда одна лишь Гунта, да еще профессор Березинер, надеявшийся в деревенской тиши завершить давно начатый обзор нынешнего состояния криминологии. Тем не менее Гунте удалось уломать всех, даже Владимира с Марутой, хотя семейство Зайцисов свободные дни проводило всегда у родителей мужа, где помогали на сенокосе.
Почему люди так страшатся одиночества? Даже сегодня, например, об этом говорилось не раз и не два. Рута Грош рассудком понимала, что надо держаться подальше от Кундзиньша, и все–таки она не откажет, если только чрезмерно робкий ученый осмелится сделать ей предложение — бросит все и поедет за ним. А Ирина Перова? Почему не порывает связей с неверным мужем? Материальные обстоятельства были только предлогом, на самом же деле ее пугал удел разведенной жены, наверное, она понимала, что среди множества теперешних ее поклонников нет ни одного серьезного претендента. Не зря говорят, что женщина после смерти мужа становится вдовой, а вот мужчина после смерти жены превращается в лакомый кусочек… Почему Олег Давыдов так часто оставался в Астриной кладовке, где ему и ноги вытянуть было негде? Его заставляла тоска по теплоте, по близости другого человека, сердечного собеседника. Да и сам он — разве не обрадовался, встретив давнюю знакомую, и разве не привлекала его красавица Ирина, с которой можно было так непринужденно разговаривать?
Хорошо, что в этот момент к нему в дверь постучалась Гунта.
В комнате профессора было необычно много людей. Из уважения то ли к профессорскому званию, то ли к его личности, они стояли у стены, даже в разгар дискуссии не позволяя себе расхаживать по комнате. Закурить осмелился только шофер Том Дзирнавниекс, еще не успевший переодеться после возвращения из Риги. Но и он для этого обосновался у балконной двери и пускал дым в сторону моря.
— Словно бы без Вецмейстарса я дороги не найду. Не впервые мне в эту баню возить, доеду с закрытыми глазами, — самоуверенно заявил он.
— Ну, так чего мы еще ждем? Поехали! — нетерпеливо воскликнул адвокат Кауфман, сорокалетний мужчина среднего роста с несколько расплывшимися чертами лица и удивительно густыми курчавыми волосами, непроходимой чащей встававшими над его лбом.
— Без аспиранта все же неловко как–то, — возразила хрупкая блондинка, которую Имант всегда путал с ее подругой, столь же маловыразительной женщиной с внешностью витринного манекена. — В конце концов, Улдис устроил эту баню в честь профессора Вобликова, а мы все просто присоединились.
— И он обещал все обеспечить и привезти, — прибавила подруга. — Во сколько он обещал быть здесь?
— Сразу же после обеда, но это понятие растяжимое. Когда женщина говорит, что ей едва за тридцать, это еще ничего не значит, — проговорил Вобликов. — Разумеется, сказанное не имеет никакого отношения к присутствующим здесь вечно юным дамам. — Он поклонился Руте Грош, тем самым сделав обиду еще более болезненной. — Так или иначе, я без Вецмейстарса никуда не поеду.
— Ждать дальше не имеет смысла, — слова Ливсалниекса прозвучали, как окончательный диагноз. — У меня такое впечатление, что он вообще не появится. Никак не могу установить с ним контакт.
Гунта и Имант переглянулись: неужели этот лысый толстяк с волосатыми руками и в самом деле обладает талантом провидца? А может быть, он руководствуется тем, что пессимисту ошибочные прогнозы прощают куда охотнее, чем оптимисту — невыполненные обещания? Во всяком случае, тянуть дальше не было смысла.
— Вецмейстарс вчера, возвращаясь домой, попал в катастрофу и сейчас находится в больнице. Состояние тяжелое. Моральную ответственность за это несут все, кто позволил ему пьяным сесть за руль. — Приедитис терпеть не мог назидательного тона, но другие слова не подвертывались. — Пока у меня лишь один вопрос к товарищу профессору. Попытайтесь, пожалуйста, вспомнить, что было у вашего гостя с собой. Портфель, сумка, какой–нибудь пакет?
— Древние римляне всегда обходились без багажа — все ценное хранилось у них в голове. У нашей молодежи головы пустые, так что… — но тут Вобликов сообразил, что его традиционные ехидные замечания сейчас неуместны. — Все, что было в портфеле, он оставил здесь, а в портфель засунул пустую авоську, без которой в наши дни никто не выходит из дому. Скажите — он ведь не безнадежен — я имею в виду его здоровье?
— Придется ему полежать месяц, а то и больше, — ответила Гунта.
— Надо полагать, переломы, — заметил Ливсалниекс, — и сотрясение мозга.
— Это позволяет надеяться, что в конце концов он все же напишет хоть сколько–нибудь приемлемую кандидатскую, — и на этом интерес Вобликова к его аспиранту был исчерпан. — Пусть попросит академическую пролонгацию и начинает сначала. Но уж я к нему в руководители больше не пойду.
— А как же с финской баней? — напомнил адвокат. — Надо же как–то отметить окончание отпуска. Помахать рукой и пожелать успехов в труде и счастья в личной жизни, а затем расстаться навсегда — не в моем духе.
Чувствуя, что кто–то должен сказать решающее слово, шофер «Магнолии» снова вступил в разговор:
— Я так понимаю, что сомневаться нечего. Баня уже самое малое час как топится. Позаботьтесь о прохладительном, а я смотаюсь к старикам за какой–нибудь рыбкой.
— Вы поедете? — тихо спросила у Иманта Ирина. — Тогда мы с Татой тоже, девочке вы очень понравились.
Он настолько растерялся, что смог лишь кивнуть. Неужели в присутствии экстрасенса способность читать чужие мысли возникала и у других? Имант сам только что решил предложить Ирине доверить дочку попечениям Гунты и присоединиться к компании.
— А вы, Рута? — повернулась Ирина. — Дождемся, пока Кундзиньш придет из кино, и поедем погреть косточки!
Гунта энергично замотала головой:
— Он в таком состоянии, что испортит настроение всем остальным, и прежде всего мне. Тогда уж лучше позовем Талимова.
— Если профессор и правда бастует, то в моей колымаге есть еще два места, — поддал жару Дзирнавниекс.
— Слушай, Имант, — зашептала Гунта. — Там я могла бы тебе помочь. Ты еще не выяснил, нет ли в диссертации Вецмейстарса каких–то точек соприкосновения с исследованиями Кундзиньша?