Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось
Шрифт:
— Два года служил в Туркмении, привык, — ответил парень. — А вот рыбка такой погоды не любит. Вот и спешу.
Машина неслась со скоростью девяносто в час, так что доверху нагруженный прицеп нещадно мотало, и он то и дело грозил соскользнуть в канаву.
— Мог бы в нашем доме оставить часть. Всю неделю ни разу свежей рыбы не пробовали.
— Нынешнего улова хватит на полреспублики. Колхозные холодильники полны, и я уже вторую ездку делаю. Весенняя салака глупа — не понимает, что у нас лимит и уже завтра вытащим невод окончательно. — По азартному тону Мурьян понял, что шофер в этих краях живет с недавних пор.
— Спасибо за услугу, — сказал он, когда машина остановилась на рыночной площади, и вместо традиционной рублевки вытащил из кармана служебное удостоверение. — Когда надоест возить дохлую рыбу, приходи к нам. В вытрезвитель я тебя устрою в любой момент.
Удовлетворенный двусмысленной шуткой, Мурьян огляделся. В первое мгновение ему показалось, что он приехал в свой родной городок, — до такой степени современная типовая архитектура унифицировала облик городов. И наверное, у Леонида Находко в этой курземской провинции были те же заботы, что и у него самого в Латгалии, — разве что там домашнее пиво послаще и покрепче, ругань посочнее и хмель — агрессивнее.
Выбор товаров в универмаге мало чем отличался от привычного, домашнего. В сувенирном отделе таинственно улыбались все те же Нефертити, произведенные на потоке, грустили деревянные кошечки и собачки, штилевали модели корабликов с пластмассовыми парусами, покрывались пылью давно уже никому не нужные штопоры для пробок, которым фантазия дизайнеров придавала все более экзотические формы. Разумней было купить что–нибудь на память у тетушек, по вечерам предлагавших свои изделия в вестибюле «Магнолии». Там были янтарные брошки, варежки с народным орнаментом, бусы из крашеных сливовых косточек, оклеенные ракушками шкатулки для бижутерии, изредка попадалась даже свирель или свисток.
Выяснив дорогу к дому Джозефины, Мурьян убедился, что проехал мимо него. Естественно — Лесная улица могла находиться на окраине, но никак не в центре города, сыщику такой просчет не делал чести. В наказание пришлось пройти пешком неблизкий путь до района частных домиков.
Район этот находился еще в стадии возникновения и на каждом шагу отражал характер и архитектурные принципы застройщиков. Заборы, правда, поспешили поставить все до единого — чтобы не растаскивали кирпич, шифер и тес, как безошибочно определил Мурьян, снова мобилизовавший все свои розыскные способности. Но за заборами… Одни, судя по ухоженным огородам, уже лет пять довольствовались временным жильем, отдавая все силы сельскому хозяйству; другие, похоже, считали дом чем–то вроде пристройки к теплице или другому доходному предприятию, столярной мастерской или авторемонтной, к кузнице или ферме по разведению кур и кроликов. Третьи заботились исключительно о своем комфорте, подчинив все идее красивой жизни, какую демонстрировали рекламные проспекты — в домах с открытой террасой и застекленной верандой, с гаражом в подвале и крутым переходом к бассейну, где, судя по глубине, можно было с успехом принимать разве что ножную ванну.
На семнадцатом участке царил полный хаос, так как здесь ощущались две противоположные тенденции: стремление прежнего владельца подчеркнуть свое высокое общественное положение, просуществовавшее, правда, лишь до первой же ревизии, но еще ощущавшееся в опиравшемся на пилястры куполе над крыльцом и в окнах первого этажа с частыми переплетами. Злые языки утверждали, что таким образом бывший владелец приучал себя к мысли о неизбежной тюрьме, однако суммы, полученной от Джозефины при продаже дома, оказалось достаточно, чтобы покрыть недостачу. Новая хозяйка дома сначала не собиралась затруднять себя достройкой — мол, поживу, пока работаю в «Магнолии», а там дом можно будет и продать с прибылью, поскольку цены на недвижимость, как известно, не стоят на месте. Однако нашелся сожитель, решивший вложить в дом и свои деньги, и свои амбиции. Десять месяцев в году проводивший на палубе судна в Средиземном море, штурман Эльдар Зотов мечтал о жизни в просторном доме, утопающем в зелени. И внезапно возникла возможность реализовать давнюю мечту. Поэтому на участке появились тес и декоративный кирпич, оконные рамы и кафель, был вылит фундамент для пристройки, забетонирован погреб, воздвигнут кирпичный гараж, перед которым красовался ярко–синий «форд» — символ благополучия, но одновременно и источник всяческих хлопот для Джозефины. В частности, в Приежциемсе было лишь одно место, где она рисковала сделать разворот, так что каждый день приходилось делать крюк до асфальтированной площадки перед коптильным цехом, чтобы можно было направиться к дому.
Мурьян нажал кнопку звонка. Из–за калитки не было слышно, прозвучал ли звонок в доме. Он уже собирался повторить сигнал, когда за окном второго этажа дрогнула занавеска.
— Нажми на ручку и заходи! — прозвучал искаженный динамиком скрипучий голос, в котором очень трудно было бы различить обычные для Джозефины льстивые интонации.
Щелчок в замке засвидетельствовал, что устройство сработало, и Мурьян оказался в саду. Вдоль накрытых толем штабелей стройматериалов, словно вдоль крепостной стены, он добрался до входа, где в дверях уже стояла хозяйка. Мурьян подумал, что до сих пор ему случалось видеть Джозефину лишь за стойкой, где она, видимо, стояла на приступке, теперь же она выглядела куда менее рослой и более гибкой, чем казалась в накрахмаленном халате. Волосы, на работе закрытые белой наколкой, обладали цветом спелой ржи и были коротко, по–мальчишески подстрижены, лишенное косметики лицо как бы посерело и утратило выражение, и даже глаза представлялись как бы потухшими — наверное, она еще не проснулась по–настоящему.
— Привет, Язеп! — поздоровалась она, словно бы ничуть не удивившись. — Если пришел в гости, придется немного обождать. Приберу комнату, наведу лоск на свой фасад, тогда посидим за чашкой кофе. По–моему, она нам обоим не помешает.
— Можно тем временем полюбоваться твоей колымагой? В жизни не сидел в такой шикарной машине.
— Чувствуй себя как дома. — Она сняла с гвоздика ключи и протянула Мурьяну. — Заодно принесешь мне сумку, вчера приехала так поздно, что не осталось сил разгрузиться.
Ни в салоне, ни в багажнике машины никакой диссертации, разумеется, не оказалось. Непонятным представлялось лишь то обстоятельство, что сумка, сильно пахнувшая натуральным кофе, была совершенно пуста и словно бы даже протерта мокрой тряпкой после опустошения. Когда это она успела? Ночью, с утра? И почему не помнит? А может быть, Олег Давыдов и в этом ей помог? Вопрос на вопросе, и на каждый из них надо, не вызывая подозрений, найти ответ. Необходимость эта угнетала Мурьяна, но все же приятно было еще немного посидеть в комфортабельной машине, откинуться на сиденье, почувствовать прикосновение эластичной кожи и представить, что он стремглав мчится по приморскому шоссе, оставляя позади «Волги» и «Жигули», не говоря уже о тарахтящих «Запорожцах».
Обстановка внутри дома была, наоборот, весьма скромной. Возникало впечатление, что она носит временный характер в ожидании лучших времен, когда можно станет развернуться во всю ширь — оклеить стены гобеленовыми обоями, повесить чешские хрустальные люстры, поставить финскую мебель.
— Для меня крепкий кофе — вместо утреннего завтрака, — словно оправдываясь, проговорила Джозефина, поставив чашечки на подлокотники, — без него не могу прийти в форму.
Теперь, в ожидании наслаждения от первого обжигающего глотка, глаза ее радостно загорелись. Других перемен в ее внешности не произошло — тот же длинный халат, из–под которого виднелись ноги в домашних туфлях, лицо по–прежнему без грима, посвежевшее после душа. Странно, но такой Джозефина, хотя и казавшаяся постаревшей и усталой, нравилась Мурьяну больше, чем обаятельная хозяйка бара с неизменной гостеприимной улыбкой на кроваво–красных губах.
— Самообслуживание, — сказала она, придвинув кофейник так, чтобы гость мог достать его. — Отдыхаю по методу контраста и потому дома не делаю ничего из того, что приходится на работе.
— А наоборот? — спросил Мурьян, наливая себе кофе. В действительности он любил только чай, но не хотелось обижать Джозефину. — Если бы ты попробовала быть на работе такой, как сейчас? Естественной, свободной, без всяких штучек…
— А мне казалось, что вам как раз и нравятся всякие дешевые выходки, — серьезно ответила Джозефина. — Что мужчины на отдыхе хотят почувствовать себя словно в каком–то другом мире. В рижском ночном баре я была совсем другой, там я старалась создать атмосферу уюта — чтобы клиенты помнили о своих женах и не очень перебирали.