Последняя из рода Леер - 4
Шрифт:
— О тебе, дорогая. Ты знаешь… Мы с мамой очень любим тебя. Так сильно, что ничто в этом мире не может быть важнее. Ты наше чудо, наша дочь, но… мы не твои родители.
Вот он и сказал. Почувствовал ли облегчение, или боль, жалость, печаль? Нет. Только пустоту. Все это придет позже. Накатит, словно ледяная волна и накроет с головой. Как и ее.
Он рассказал ей все. Как больная, умирающая мать отдала девочку им, как они преодолели полсвета, чтобы спасти малышку. Как безликие желали получить ее. И рассказал, почему. Все рассказал, до мелочей. Только не смог передать, каким светом она озарила их жизнь после потери всех детей,
Зак нашел Яра в странном месте. Очевидно, он за кем-то следил, но и этот кто-то искал кого-то. Странная ситуация. Вот только Милы нигде не было. Он не понимал, а может, понимал слишком многое. Милава любила Яра, в этом сомнений не было, и только очень серьезные обстоятельства могли заставить ее не воспользоваться шансом. В этом они были похожи. Он ушел, чтобы спасти Жанну и малыша, которого он так и не решился увидеть. Боялся, что просто не сможет тогда уйти. Может, и Мила поступила так же из желания спасти. Хотелось бы верить. Если так, то Лестар мог бы снять с него клятву. Хотя… король Мории не тот человек, который мог бы не воспользоваться такой заманчивой возможностью.
Он мог бы и дальше продолжать следить за Яром, если бы не скользнул взглядом по объекту его наблюдения, точнее двум объектам. Сердце пропустило удар. Он даже дышать перестал, а в душе поднялась горячая волна гнева и боли, все, что тлело и томилось внутри со дня смерти брата, с того проклятого богами дня. Медди. Филипп нашел ее.
Они несколько минут стояли у таверны что-то обсуждая. Он хотел подобраться поближе, даже рискуя попасться на глаза Яру, но сейчас было не до того. Он хотел знать. Знать все, а еще больше размазать эту гадину по стенке, за то, что живет и дышит, а у них уже никогда этого не будет. НИКОГДА.
— Ты уверена в этом?
— Да. Война начнется сегодня. Если не прямо сейчас. Я должна быть там. Должна помочь.
— Это опасно.
— Ты не понимаешь. Это нить. Последний кусочек мозаики, и я доберусь до него.
— Это опасно, — упрямо повторил мужчина. А она лишь улыбнулась и провела кончиками пальцев по усталому лицу, по щеке, по губам. И поцеловала.
— Я люблю тебя.
— Медди… — простонал он и совсем не хотел отпускать. Вцепился в нее, словно стоит сделать лишь шаг — и она снова исчезнет. Растворится в пространстве, как дым, как ночное видение.
— Пожалуйста. Я должна сделать это. И тогда все. Мы узнаем, кто стоял за твоим отцом, кто руководит безликими, кто все это затеял.
— Ты хочешь таким образом искупить вину?
Зак не сдержался. Просто не смог. Она была так близко, что стоит только протянуть руку. Видел, чувствовал, что Яр ушел, но сейчас его интересовало другое, а точнее — другая. Та тварь, что предала их всех.
Медди дернулась, а Филипп мягко, почти незаметно, но встал между ними.
— Зак? Как ты…
— Хорошо ли тебе спится, а, Медди? Ты счастлива? Радуешься жизни, целуешься у всех на виду. Признаешься в любви…
Она зашипела. Не от злости, от страха, от боли, от гнетущего чувства вины, которое разъедало внутренности, от того, что ее бывший друг слышал и видел ее личный, интимный, только для нее момент.
— Что ты хочешь? Убить меня? Так убивай, если полегчает. Я даже помогу тебе в этом, сопротивляться не буду.
— Медди, — попытался вступить Филипп, но она не слушала и не слышала его сейчас. Была только ее боль, жаждущий мести Зак и те остатки ее души, что не поглотило чувство вины.
Поэтому она выбросила руку, и Филипп отлетел на несколько метров. Глянула всего на мгновение, чтобы убедиться, что в порядке, что дышит, просто без сознания. А потом повернулась к своему другу-врагу и вытащила нож. Он подобрался, готовый в любой момент отразить удар, хоть магический, хоть обычный. Но она удивила его. Вынула нож и протянула ему.
— Вижу, ты безоружен. Душить меня будет долго и неэффективно, да и некрасиво как-то. Народ сбежится, шум поднимут, а я не хочу, чтобы тебя арестовали.
— Что ты несешь?
— Предлагаю вариант. Это уж как ты захочешь. Если предпочитаешь, чтобы помучилась, бей в кишечник. Истеку кровью, но успею помучиться и даже обрадуюсь смерти. А если будешь милосерден, то в сердце. Зато увидишь, как в глазах гаснет жизнь.
Он взял нож. Примерил в руке, покрутил и улыбнулся.
— Я не настолько милосерден, чтобы убивать тебя. Ты будешь жить. День, два, год, всю свою чертову жизнь, и знать, что не достойна этой жизни. Не достойна ничего. Ни любви, ни ненависти, ни милосердия.
— А разве ты не предавал?
— Предавал, и не раз — но не тех, кого…
Он замолчал на полуслове. Вдруг понял, что лжет. Он предавал каждый день. Только вот последствия были иными. Правда, эта ситуация вряд ли могла сравниться с той.
— Я предавал, но никого никогда не продавал… за что? Давно хотел спросить. Что для тебя стало выше и ценнее жизни стольких друзей? Ладно, Мила, вы никогда не ладили, Тиана — для тебя всего лишь приложение к нашей компании, как и Тимка и… Рилан, — на последнем имени он запнулся, а глаза полыхнули ненавистью, — Но она? Ты продала ее, отдала безликим ни за что.
Ее затрясло так сильно, что она обняла себя руками и тяжело задышала.
— Они обещали, мне обещали… Она нужна была живой.
— И ты привела нас на бойню. А потом стояла и смотрела, как нас вырезают по одному.
— Я не хотела, — могла бы, закричала. А так прошептала эти слова и продолжала шептать, повторяя словно мантру и раскачиваясь, не в силах выносить все это.
— Аура жива. Наверное, Филипп успел уже тебе поведать. И я мог бы наказать тебя, сказав, что она ненавидит, и видеть, как ты горишь в своем собственном аду. Я мог бы, но не стану уподобляться тебе. Она тебя поняла. Возможно, даже приняла все, что ты натворила. Простит ли? Быть может, со временем. А я никогда. Наслаждайся своими мгновениями счастья. Ведь когда узнает Мила, костьми ляжет, но ты не станешь следующей королевой Элении.
Он хотел уйти, но ее следующие слова остановили.
— Это я… я дала тебе слезы Олли. Всем им. Я надеялась, что они оживят, что спасут нас всех.
— Но не спасли.
— Нет, — в ее глазах были слезы, голос срывался, но даже ее признание, этот жалкий, потерянный вид не смогли заставить его простить. Да даже понять.
— Мне жаль тебя. Не хотел бы когда-нибудь оказаться на твоем месте. Но и терпеть твое присутствие где-то поблизости не намерен. Еще раз пересечемся, и я пущу его в ход.