Последняя кантата
Шрифт:
Двери широко распахнулись, чтобы пропустить человек двенадцать в расшитых одеждах. Они несли скрипки, виолы да гамба, трубы, гобои и теорбы. [16] Не взглянув на визитера, они пересекли приемный зал и скрылись за дверью напротив. Он подумал, что, пожалуй, уже слишком стар для того, чтобы отправиться в такое дальнее путешествие — из Лейпцига в Потсдам. Слов нет, его сын Карл Филипп Эмануэль, [17] состоящий на службе у прусского короля, уже давно побуждал его встретиться с королем. Уверял, что король — страстный любитель музыки. Но чего ради ему предписали пуститься в путь? Разве нельзя было подождать, когда государь сам пожалует
16
Теорба — старинный струнный щипковый музыкальный инструмент.
17
Бах, Карл Филипп Эмануэль (1714–1788) — ученик И.С. Баха, клавесинист, композитор, так называемый «берлинский» или «гамбургский» Бах.
В огромной соседней гостиной король Фридрих II готовился сыграть со своими музыкантами один из тех миленьких, но неглубоких концертов, которые он обожал. Он уже с силой подул в мундштук своей флейты, разогревая внутренний воздушный канал инструмента, чтобы легче было настроиться на ля фортепьяно, как к нему приблизился гофмейстер и доложил о прибытии капельмейстера Иоганна Себастьяна Баха. Королевский дирижер уже поднял свой смычок, но король сделал ему знак остановиться. И торжественным голосом, словно читая указ, объявил:
— Господа, приехал старик Бах!
Он жестом отослал музыкантов и приказал ввести гостя.
В ту минуту, когда Бах перешагнул через порог, в гостиной послышались звуки фортепьяно. От усталости Бах видел уже не очень хорошо и не сразу понял, что за клавиром сидит сам король. Только убедившись, что никого другого в гостиной нет, лейпцигский кантор признал очевидное: этот человек лет тридцати пяти, не больше, хотя он без парика и прочей королевской мишуры, — несомненно, молодой деспот, которого вся Европа обожала, боялась или ненавидела… И он встречал его музыкой!
Фридрих II играл фугу. Тема была простая, но приятная, даже не лишена красивости, оригинальности и немного — смелости в мелодической разработке. Король развил ее, насколько мог лучше, на два, а потом на три голоса. Сознавая пределы своих возможностей, он вдруг оборвал мелодию, наиграл тему одной правой рукой, потом встал и направился к Иоганну Себастьяну, который склонился перед ним в поклоне. Когда же он выпрямился, то с удивлением увидел, что Фридрих II тоже приветствует его поклоном.
— Добро пожаловать в Потсдам, мэтр. Надеюсь, путешествие было не слишком утомительным? Ведь для вас это дальний путь. Я понимаю…
Король с улыбкой взял Баха под локоть и бережно провел в глубь гостиной.
— Ваш сын многое рассказал мне о вас и открыл для меня вашу музыку. Иными словами, он открыл для меня музыку. До вас были просто ноты, а с вами — музыка. И это — немецкая музыка!
— Ваши слова — слишком большая честь для меня, ваше величество. И до меня были прекрасные музыканты, и после будут еще более талантливые.
— Нет, это вы слишком скромны: я уверен в суде истории, мэтр Бах… Пойдемте со мной, я покажу вам несколько интересных инструментов.
Фридрих Великий сделал знак Иоганну Себастьяну следовать за ним, и они прошли в смежные покои, где стояли два фортепьяно.
— Что вы думаете об этих клавирах, господин Бах? — спросил король.
Иоганн Себастьян приблизился к первому и увидел знакомую табличку: Готфрид Зильберман. Он улыбнулся. В свое время у него был долгий спор с этим органным мастером из Фрейберга относительно его способа усовершенствования изобретения Кристофори. [18] А именно — по поводу способа настраивать инструмент,
18
Кристофори, Бартоломео (1655–1735) — итальянский мастер музыкальных инструментов. Изобрел фортепьяно с ударной (молоточковой) механикой, впоследствии усовершенствованное Г. Зильберманом (1683–1753).
Иоганн Себастьян попробовал интервал соль-бемоль — ре-бемоль в высоком ряду клавира и недовольно поморщился.
— Он бьет выше себя самого, [19] — сказал он государю, отходя от инструмента.
Таким образом Бах проверил все фортепьяно, находящиеся во дворце, около нескольких он задерживался. Придворные издали созерцали странный обход старого кантора, который даже не успел сменить дорожное платье, и молодого короля, внимающего объяснениям мэтра. Фридрихом II было куплено около пятнадцати инструментов Зильбермана. Бах пришел к выводу, что клавир, на котором король играл, когда он вошел, лучший.
19
По выражению того времени: интервал больше, чем должен был бы быть. — Примеч. авт.
— А вы знаете, ваше величество, что есть много клавесинов, более приемлемых, чем фортепьяно. Это тоже неплохой инструмент, но вряд ли у него есть будущее…
— Ах, мэтр Бах, к чему такая суровая оценка? И не вам, человеку, совершившему революционный переворот в музыке, убеждать меня, что только прогресс движет миром. Или по меньшей мере придает ему небольшое движение вперед… Что вы скажете о теме для фуги, которую я играл, когда вы вошли?
— Очень красивая, очень интересная, ее можно хорошо разработать. Правда, есть один курьез в пятой ноте, он, пожалуй, немного смущает… Кто сочинил эту тему?
— Я.
— Мой сын в таком случае не ошибся, превознося ваши музыкальные таланты, ваше величество. Вы используете превосходную тональность ут-минор [20] настолько тонко…
— Благодарю вас, но, к сожалению, я могу только наметить тему…
С уверенностью, которую давали ему власть и молодость, король взял Иоганна Себастьяна за руки и улыбнулся ему.
— Мэтр, я хотел бы, чтобы вы разработали для меня эту фугу…
И, не дожидаясь ответа, он подвел старого кантора к фортепьяно и попросил его сесть за клавир. Бах сосредоточился и приступил к королевской теме. В несколько тактов он с легкостью разработал трехголосную фугу. Было совершенно очевидно, что для старого мэтра это было просто школьным экзерсисом. Восхищенный король расположился в кресле.
20
Ут — старинное наименование поты до.
Но Бах не ограничился этим. Тема нравилась ему. Он модулировал ее на терцию и ввел четвертый голос. Потом, разделив три первоначальных голоса, он создал иллюзию шестиголосной фуги. И под его пальцами звучало уже не фортепьяно, а целый оркестр. Иоганн Себастьян достиг апогея в своем искусстве. Никогда еще музыкальные фразы не сплетались так тесно, они, словно не завися от главной темы, беспрестанно скрещивались и расходились…
Наконец Иоганн Себастьян закончил свою импровизацию, и последний безупречный аккорд ут-минор еще долго звучал в королевских покоях. И они вдруг показались совсем маленькими, слишком маленькими, чтобы вместить такую великую музыку.