Последняя капля терпения
Шрифт:
– Чем ты их так уделал? – спросил он у племянника.
Побледневший парень жался к окну, отделявшему его от дяди.
– Это... это... я кег в них бросил. Автомат заклинило... ну, я и...
– Молодец. Только сперва у меня спросить надо было. Автомат, говоришь? – Тангаев спрыгнул на землю, снял зеркальные очки и властно протянул руку: – Дай, гляну.
Парень проникся уверенностью старшего родственника, даже не подал, а ловко бросил ему автомат. Небритый словил его, поставил приклад на землю и каблуком ударил по рычажку затвора. Металл скрежетнул и
– Порядок. Пошли, только вперед меня не лезь, люди – твари живучие. – Полевой командир осторожно приближался к перевернутой машине. Автомат он держал наготове, водя стволом из стороны в сторону. – Никто не выпрыгнул? Все были внутри, когда перевернулись?
– Все, дядя Руслан. Сам смотрел и видел.
Внутри автомобиля что-то еще шипело, щелкало, и было не понять, что именно. То ли кто-то оставался жив, пытался выбраться, то ли искореженная техника оканчивала свое существование.
– Стой, – Тангаев приподнял руку и осторожно опустился на корточки, заглянул в выбитое ветровое стекло.
Водитель был наверняка мертв. Сперва полевому командиру показалось, что голова сержанта исчезла неизвестно куда. Но, заглянув в дверцу, он увидел то, что от нее осталось и находилось теперь за спинкой сиденья. Вместо лица – кровавое месиво. Шея растянулась, переломилась, но не порвалась. Зажатый в машине лейтенант был жив и пытался дотянуться до автомата. Он затравленно смотрел на Тангаева. Тот улыбнулся, запустил руку внутрь салона и осторожно потянул автомат на себя. Завладев оружием, вроде бы потерял к беспомощному лейтенанту всякий интерес и обошел машину. Контрактник, находившийся во время катастрофы на заднем сиденье, теперь ничком лежал на прижатом к спинкам потолке машины. Его широко открытые глаза оставались неподвижными, из приоткрытого рта текла кровь. Ноги конвульсивно дергались.
– А кег где? – спросил Тангаев как-то уж очень буднично.
– Не знаю, – растерялся молодой, колени его подрагивали, нижняя губа мелко тряслась, он смотрел и не верил, что разрушение и смерть людей – дело его собственных рук.
Дядя приобнял племянника за плечо, вложил ему в руки автомат. Сам вытащил самодельный нож с широким лезвием, несколько раз провел им по шершавой ладони, как по абразивному бруску, согнулся и глубоко полоснул дергающегося контрактника по горлу. Раздался булькающий звук, ноги в берцах еще раз согнулись и выпрямились. Парень захлебнулся кровью.
– Это агония была. Не жилец уже, – буднично пояснил дядя племяннику свой поступок.
Лейтенант не мог видеть, что происходит у него за спиной, но догадаться было несложно. Милиционер лихорадочно задергался, пытаясь просунуть руку вдоль ноги – мешала панель машины.
– Не суетись, – спокойно посоветовал Тангаев. – Не вытащишь ты пистолет. Или за рацией полез? Тоже зря. Раньше надо было подкрепление вызывать. А теперь мы с тобой один на один.
Лейтенант затравленно смотрел на заглядывающего ему в глаза полевого командира. Сильному тренированному мужчине некуда было податься – сложившаяся, покореженная машина надежно зажала его на одном месте.
– Ты деньги просил? Просил, – словно рассказывал народную сказку, говорил Тангаев. – Я тебе и твоим людям дал, сколько просил. Зачем тогда гнался? Стрелял зачем? Сказал бы сразу: больше дай. Я б тоже дал. Ну, может, поторговались бы немного. Каждый за свою работу получать должен. Ты за свою, я за свою. Так что ты сам и виноват. Ты по рации своим не успел сказать, где находишься, кого видел?
– Не сказал. Слушай, не убивай, договоримся, – прохрипел лейтенант.
– Убивать не буду, – миролюбиво проговорил Тангаев. – Значит, ничего не успел сказать и никому ничего не скажешь? Курить хочешь?
Вопрос прозвучал дико и неуместно. Но лейтенанту и в самом деле страшно хотелось закурить. У него все кости остались целы, лишь губу немного разбил да ударился головой, когда машина перевернулась. Тангаев поднял пачку сигарет, выпавшую из перевернутой машины, щелкнул зажигалкой. Прикуривать не стал, просто подержал кончик сигареты над огоньком, пока тот не задымился.
– Растягивай быстрей, а то погаснет, – полевой командир положил сигарету на землю.
Лейтенант взял ее непослушными пальцами, глубоко затянулся. Кончик сигареты зардел алым угольком.
– Мы тебя убивать не хотели, – скороговоркой выпалил лейтенант. – Деньги бы взяли, и все. Разошлись бы миром.
– Сколько взять собирались? – прищурил с интересом один глаз Тангаев.
– Десять тысяч зеленых, – честно признался милиционер.
– Интересно, – покачал головой небритый. – Разве десять на три делится? Плохо у тебя с арифметикой. Это вчера я десять тысяч стоил, а теперь больше. Продешевил бы ты, лейтенант. Ладно, помолись, если в Бога веришь.
– Ты же обещал... – милиционер поперхнулся дымом, сигарета вывалилась изо рта, откатилась в пыль.
– Не я убью, а он, – Тангаев скосил глаза на племянника. – Разве что у тебя десять тысяч зеленых с собой найдется… Вот видишь, нет у тебя с собой таких денег. Тогда почему думал, что у меня есть? Тоже убил бы, если бы я тебе их не дал? А домой отпустить тебя я не могу. Ты бы меня не отпустил. Верно говорю?
Милиционер дергался, пытаясь просунуть руку к пистолету. Он ощущал его у своего бедра, но ладонь не проходила, упираясь в покореженную дверцу. Молодой кавказец смотрел на дядю.
– Чего ждешь? – спросил Тангаев.
– Не получается, – выдавил из себя парень.
– Ты же в них уже стрелял, убить хотел. А теперь – не получается? Они бы на твоем месте сейчас не думали. Давай, времени мало.
Руки молодого напряглись, словно он сжимал в них не легкий автомат, а штангу. Но выстрела так и не прозвучало. Одно дело стрелять в пылу погони, когда стреляют в тебя. И совсем другие чувства накатывают, когда целишься в беззащитного человека, который смотрит с мольбой о пощаде в твои глаза.
– Э... придется тебя назад отправить, овец пасти, – небритый подошел к племяннику, обхватил пальцами его руки, сжимавшие автомат, направил ствол на машину. – Давай.