Последняя королева
Шрифт:
– Вас проводят в ваши покои. Потом поужинаем вместе, хорошо?
Мадемуазель де Фуа и ее дамы окружили меня плотным кольцом.
Так продолжалось четыре нескончаемых дня.
Дождь сменился мокрым снегом, не дававшим мне выйти в сад. Я даже не могла побродить по дворцу, вынужденная уделять внимание королеве в ее покоях, терпя четыре ее ежедневные молитвы и многие часы злословия, пока Филипп развлекался в обществе Луи, а его знать и Безансон замышляли бог весть что вместе с французскими советниками.
На пятый день
На шестое утро, войдя в покои Анны Бретонской, я обнаружила ее в окружении придворных дам. Перед ней, сразу же бросаясь в глаза, стояла большая позолоченная колыбель.
– Моя дочь, Клод Французская, – сообщила она мне.
Я шагнула к колыбели, удивляясь, почему она до сих пор не расхваливала своего единственного ребенка. Вероятно, подумала я, потому, что в этом отношении я намного превосходила Анну: уже родила троих, в том числе сына и наследника, в то время как она до сих пор не смогла подарить Луи так необходимого ему принца. В отсутствие сына ему пришлось бы отдать Францию в приданое за дочерью, а сама Клод никогда не смогла бы стать правящей королевой, поскольку женщинам во Франции запрещалось вступать на престол.
Под кружевными покрывалами я увидела бледное личико с большими грустными глазами и сверкающий чепчик на почти безволосой головке. Со зловещим удовольствием я отметила, что французская принцесса на вид весит вдвое меньше моей Изабеллы и в ней нет ничего от обаяния моей дочери. Маленькая принцесса искривила рот в болезненной гримасе и неприлично громко пукнула. Улыбнувшись, я повернулась к королеве:
– Похоже, ее высочество Клод нездорова. Пожалуй, стоило бы давать ей побольше фруктов и поменьше сыра.
Взгляд Анны Бретонской стал ледяным.
– У нее были колики, это пройдет. Надеюсь, вы не рекомендуете фрукты своему сыну, мадам. Известно, что подобное может повлиять на созревание мальчика, а мессир архиепископ Безансон заверил меня, что он вырастет сильным и здоровым мужем.
Я застыла, не сводя с нее взгляда. Наступила глубокая тишина, женщины словно сверлили меня глазами.
– Мадам, не хотите поцеловать свою невестку? – спросила королева.
Мне показалось, будто меня облили грязью. Я едва успела повернуться, когда мадемуазель де Фуа, приторно улыбаясь, вынула из колыбели девочку, которая тут же разразилась громким плачем. Коснувшись губами маленькой головки, я, не говоря ни слова, выбежала за дверь.
За моей спиной послышался смех королевы и ее женщин.
Когда я ворвалась в свои покои, Лопес сидел за столом и писал. Беатрис и Сорайя в тревоге взглянули на меня.
– Нас обманули! – задыхаясь, крикнула я. – Безансон обручил моего
– Ваше высочество, прошу вас, успокойтесь. – Лопес поспешно встал. – Вы уверены?
– Да. Королева только что мне сказала, точнее, ткнула носом в этот факт.
К горлу подкатил комок. Я опустилась в ближайшее кресло. Беатрис тут же принесла мне кубок свежей воды: я распорядилась, чтобы вода была в моих комнатах всегда, поскольку пить днем вино мне не нравилось.
Она вложила кубок мне в руку. Я выпила, затем посмотрела на Лопеса. Он провел испачканной в чернилах рукой по лысеющей макушке.
– Ее величество ваша мать опасалась чего-то подобного, – наконец сказал он, и я поняла, что, несмотря на все попытки меня успокоить, он потрясен не меньше. – Это наверняка дело рук архиепископа.
– И он за это ответит, – горячо заявила я. – Ему это так не сойдет, да поможет мне Бог. Я никогда не соглашусь на этот дьявольский брак и, если потребуется, скажу об этом самому Луи.
– Ваше высочество, вряд ли это разумно. Вашему мужу эрцгерцогу наверняка все известно.
Я застыла:
– Думаете, он… – Я сглотнула. – Не может быть. Он бы в любом случае со мной посоветовался.
– И все же он наверняка знает. Договоренность о королевской помолвке не достигается за одну ночь. – Лопес помолчал. – Возможно, вам стоит прямо с ним поговорить. Уверен, он объяснит, почему не рассказал вам заранее. Может, боялся вашей реакции. В конце концов, ни одна испанская принцесса не обрадовалась бы французской невесте для своего сына, но они всего лишь дети, и между помолвкой и женитьбой многое может произойти. Возможно, это политический ход, чтобы вынудить Луи Французского к миру. Если так, ваш протест может вызвать ненужные хлопоты и отсрочить наш отъезд в Испанию.
Я кивнула. Меня приводила в ужас мысль, что Филипп мог в этом участвовать, но слова Лопеса показались мне вполне разумными, к тому же я разделяла его желание как можно скорее покинуть эту вероломную страну, прежде чем откроется еще какой-нибудь кошмарный сюрприз.
– Хорошо. Я с ним поговорю. Прямо сейчас ему об этом и сообщу.
Филипп пришел ко мне в тот же день. Я сразу же поняла, что он слышал о моей встрече с королевой, и, увидев, как он, слегка пошатываясь, входит в мои покои, я с трудом подавила желание чем-нибудь в него швырнуть. Ясно было, что он пьянствует с французскими придворными, хотя был еще не вечер, и что ему все известно о помолвке.
Он наклонился ко мне, обдавая запахом вина. Отвернувшись, я прошла на другой конец комнаты. Несмотря на все мое хладнокровие, меня охватил гнев.
– Зачем ты притащил меня в это змеиное гнездо? – с ходу спросила я.
– Ради всего святого, – прорычал он. – Только не начинай опять.
– Считаешь меня полной дурой? Я прекрасно знаю, что вы с Безансоном замышляете.
– Что ты имеешь в виду? – Лицо его побагровело.
Я подняла голову:
– Ты хочешь отдать нашего сына Франции, оскорбив нашу королевскую кровь.