Последняя любовь лорда Нельсона
Шрифт:
Тихим, ласковым движением провела она рукой по его лбу, по глазам. Улыбнулась ему так же, как улыбалась она раненым из Абу-Кира. Разве не за Нельсона он умер? Разве он не выполнил свое предназначение?
Она осторожно перешагнула через него и пошла дальше.
Ее охватил бурный восторг. Ее восхищал шторм, развевавший ее волосы. Волны, хлеставшие ее лицо. Весь этот могучий разгул стихий.
Вновь ощутила она в себе горячую, пробуждающую все чувства силу, которая гнала ее вперед, в объятия Нельсона, навстречу желанному чуду.
Вот
Он был не один. С ним был Харди, капитан «Вэнгарда». Повернувшись к Эмме спиной, они, казалось, пытались отыскать разбросанные штормом корабли эскадры.
Нельсон обернулся. Увидев ее, он вскрикнул, бросился к ней, устремил на нее пристальный, полный ужаса взгляд.
— Эмма… Миледи… как вы отважились! Почему вы не остались внизу?
Она улыбнулась ему, нашла его руку.
— В этом аду, среди страха и отчаяния? В то время как здесь наверху, у тебя… как у тебя хорошо, Горацио! Не гони меня, дорогой мой, позволь мне остаться у тебя. Я хочу видеть, как ты борешься. Умереть, если ты умрешь. Разве мы не принадлежим друг другу? Разве мы не единое целое?
Она прислонилась к нему и положила голову ему на грудь. Утратив самообладание, он не противился.
— Но Харди… неужели ты не видишь, что здесь Харди?
Она снова улыбнулась и обняла его.
— Харди… он — человек… что такое человек среди всего этого величия и красоты! В Кастелламаре… ты еще помнишь, как шли мы ночью по лугам и преклоняли колени пред богами? Пред богами? Нет, мы преклоняли колени друг перед другом, я пред тобою, ты предо мной. Мы сами были богами. Ах, как давно это было, как давно были мы наедине друг с другом! А здесь — здесь только шторм и вода…
Не обращая внимания на Харди, обнявшись, они с великим трудом покинули ют, спустились по трапу, прошли по коридору. Без плана, без цели, они шагали сквозь вопли охваченных ужасом людей, через тела валявшихся на полу больных, сквозь тошнотворные испарения этого пропитанного заразой ада. Они не замечали того, что их окружало. Ощущали лишь горячие прикосновения любимых рук, огненные поцелуи, лихорадочное биение пульса.
В конце коридора была открыта дверь. Порыв ветра захлопнул ее за ними.
Глава двадцать седьмая
Вдруг что-то затрещало, раскололось, разлетелось вдребезги. «Вэнгард» внезапно дал крен. Весь его корпус сотрясался.
Вслед за тем с юта раздался голос Харди, потом пронзительные звуки боцманских дудок, топот команды по трапам и палубе. Глухой стук, словно кто-то барабанил, что-то раскалывал, заколачивал. Как будто стремительно поднимавшиеся топоры ударяли по разлетающемуся дереву, по натянутым, звучащим, словно струны гигантской арфы, вантам.
Нельсон вскочил.
— Грот-мачта! Харди приказал срубить грот-мачту!
Он попытался высвободиться из ее объятий, но она не отпускала его. Прижала свои трепещущие, еще пылающие от его горячих поцелуев губы к его уху.
— Знаю, что я должна отпустить тебя. Мой герой должен быть там, где опасно. Знаю, что мне нельзя идти с тобой. Мой герой должен быть тверд, он не имеет права бояться за женщину.
Его ответом, его клятвой был последний пламенный поцелуй. Она отпустила его. Прислушалась к тому, как он стремительно убегал сквозь тьму. Рассердилась на ночь за то, что та не дала ей еще раз увидать любимое лицо, и сама посмеялась над собой. Разве его лицо не навеки в ее душе? Исхлестанное штормом. Бледное в тусклом свете небес. Застывшее лицо железного человека.
Если она зачала дитя… сына…
Когда-то она в роли Гебы Вестины возлежала в Храме здоровья на «божественном ложе» доктора Грэхема. Слушала врача-чудодея, говорившего, что он с помощью покачивания ложа, разноцветных огней, благоуханий, нежной музыки может заставить вялые нервы обрести свои прежние свойства, может превратить отравленную кровь в здоровую, в усталом лоне возродить былую плодовитость. Искусным воздействием на органы чувств он стремился вернуть мужчинам и женщинам утраченную способность рожать детей и передавать в наследство потомству силу, красоту, ум.
Она тогда смеялась над самонадеянностью и самообманом пророка, над слепой верой толпы. Подвергаясь действию всех этих хваленых раздражителей, не ощущала ровным счетом ничего. Не потому ли, что в те дни, дни одиночества, в ее опустошенной душе не было ни желаний, ни любви?
— Думайте о чем-либо, что вы любите, — говорил доктор Грэхем.
Теперь она любила.
Если она зачала дитя… сына…
Зачала в колышащейся гигантской постели моря, под огненными вспышками молний, в соленом дыхании морской волны, под звуки могучей музыки стихий.
Зачала в момент никогда до того не испытанного взлета души, возносящейся над всеми темными сторонами жизни.
Она все еще была во власти нахлынувших на нее ощущений. Ей не терпелось выразить свое сокровенное желание. И вдруг она упала на колени с горячей молитвой.
— Дай мне сына! Пусть он будет истинным мужчиной, как его отец!
В это мгновение она верила всей душой в того, кто был над всем земным, по ту сторону добра и зла, кто предначертал все судьбы мира. Верила, что благословляющая рука этого бесконечно загадочного существа простерлась над ней.
И в то же время эта рука, казалось, обрекла все кругом на смерть и уничтожение.
Когда она открыла дверь каюты, ей навстречу хлынул первый свет дня. Она невольно оглянулась, чтобы еще раз увидать то место, где была счастлива.
Очевидно, это была каюта судового офицера, который, следуя примеру Нельсона, предоставил свое жилье беженцам. Повсюду в диком беспорядке валялись одежда, книги, тюки, раскиданные штормом. Под потолком раскачивалась модель «Вэнгарда». Ниже темнело углубление для встроенной в стеку кровати. Одеяло было сорвано и брошено на пол. На полу лежала шляпа Нельсона.