Последняя любовь лорда Нельсона
Шрифт:
— Миледи…
Однако Фердинанд не дал ему говорить.
— Ради святого Януария, Франческо, ты злоупотребляешь моим терпением. Ты думаешь, я должен слушать одного тебя? Патриоты, Фабрицио? Ты полагаешь, что это патриоты?
Руффо холодно пожал плечами.
— Кто может утверждать это с уверенностью? Во всяком случае, Феррери хорошо сделает, если заговорит по-французски, когда его задержат по пути к лорду Нельсону.
С пепельно-серым лицом Фердинанд повернулся к курьеру.
— Что же ты стоишь, Антонио? Почему ты еще здесь? Иди, говорю
Феррери ушел.
Эмма с удивлением выслушала предостережение кардинала. Почему он хотел, чтобы ее послание дошло до Нельсона? Теперь, когда Фердинанд решился на переезд в Сицилию, не добивался ли этот хитрец расположения Англии?
Все еще раздавались крики, народ требовал появления короля. Слышны были и угрозы. «Фердинанд, наверное, уже бежал, — кричали в толпе, — бросил Неаполь на произвол судьбы; надо идти штурмом на замок и захватить предателей-придворных».
Беспорядок и сумятица усиливались, все больше приближаясь к замку.
Префект полиции, задыхаясь, вновь появился в комнате.
— Они прорвали цепь, разогнали моих людей. Теперь они столпились у дверей, ваше величество, что…?
— Чего вы от меня хотите? — прервал его охваченный диким страхом король. — Разве я — префект полиции? Замок битком набит солдатами, а вы спрашиваете, что вам делать! Если эти канальи не хотят иначе, велите стрелять, сударь, велите стрелять!
— Но войска… я опасаюсь…
Побледнев, Фердинанд тупо уставился на него.
— Эти трусы! Эти трусы! — проговорил он со стоном. — Даже в своих собственных четырех стенах я не в безопасности!
Внезапно кровь бросилась ему в лицо. Он в ярости схватил Караччоло за руку и стал изо всех сил трясти ее.
— И ты еще хочешь, чтобы я оставался здесь? В этом рассаднике вероломства и предательства? Ах, ты… знаешь, что я думаю? Ты, ты сам…
— Государь! — закричал герцог, с силой вырвавшись из рук Фердинанда. — Ваше величество хочет лишить себя самого верного из своих слуг?
Его глаза горели, он скрежетал зубами, лицо под белыми волосами пылало.
Фердинанд отшатнулся.
— Если бы ты был королем… — пробормотал он, словно извиняясь, — если бы ты был королем…
По лицу Караччоло промелькнула хмурая улыбка.
— Будь я королем, я бы постарался, чтоб моим друзьям не было так трудно хранить мне верность. Моим друзьям и моему народу. Потому что я всегда и до последнего вздоха буду повторять: народ Неаполя верен своему королю. Желает ли король испытать его? Что ж, пусть он покажется своему народу, произнесет лишь несколько скупых успокоительных слов, слов глубокого убеждения и веры — и этот самый народ, убивающий сбиров короля, чтобы к нему проникнуть, бросится ему в ноги и будет слепо повиноваться мановению его руки.
Он с надеждой склонился перед Фердинандом и умоляюще посмотрел на него.
— Ваше величество…
Короля окружили также Пиньятелли, Галло и другие придворные и настаивали, чтобы он хоть на мгновение вышел на балкон соседней
— Да позволит мне король пойти впереди него и прикрыть его своим телом от любого покушения, — умоляюще проговорил префект полиции.
Фердинанд не отвечал. Закусив губу, прижав руки к вискам, он застыл в молчаливом отчаянии.
Караччоло ударил об пол шпагой.
— Неужели дом Бурбонов лишится Неаполя? — закричал он громким голосом. — Неужели его величество король боится?
И наконец Фердинанд уступил.
Прикрывая короля, его окружили Караччоло, Пиньятелли, Кастельчикала, Галло. Перед ним шел префект полиции. В таком порядке они вышли на балкон соседней комнаты.
Их встретили ликующими криками. Затем воцарилась мертвая тишина.
И в этой тишине король Носач обратился к своему народу…
Если народ сохранит спокойствие, если Караччоло и его друзьям удастся унять страх короля… ведь только страх был тем, что гнало его из Неаполя.
Нетерпение Эммы становилось непереносимым. Спрятавшись за портьерой, она смотрела в окно.
Руффо хорошо разглядел толпу. Это действительно были представители третьего сословия, купцы, студенты. Они внимательно слушали Фердинанда. Только когда он делал паузы, они с воодушевлением подавали голос; раздавались громкие выкрики. Простирая к нему руки, люди просили, чтобы он остался. Били себя в грудь. Предлагали ему свое имущество и жизнь. Требовали, чтобы он вел их на врага.
Кто же они? «Патриоты»? Богоотступники? Республиканцы? Или Караччоло был прав, утверждая, что они — не враги короля, и не напрасно считал, что недоверие к ним Марии-Каролины — заблуждение, которое постоянно подогревалось политикой сэра Уильяма и клеветой карьериста Ванни?
Если это было так…
Ее мысли путались. Тяжелым грузом давило сомнение. В ней поднялось вдруг что-то темное и страшное. Желание, дикое, жестокое, страстное желание, чтобы хоть один из людей там внизу поднял камень, швырнул его в этого бахвала-короля, прикидывающегося храбрецом, и тем доказал бы правоту Нельсона, Эммы, Англии!
Кто-то тронул ее за руку. Вздрогнув, она обернулась. Перед ней стоял Руффо.
— Удивительно, не правда ли, как спокойны эти люди! Пожалуй, Караччоло все-таки выиграет партию. Если только ничто не помешает.
Не угадал ли он ее мысли?
Он пошевелил губами, затем встал опять за стулом короля и устремил взгляд на площадь.
Внезапно крики заглушили голос Фердинанда. Они донеслись из того угла площади, где начиналась улица, ведущая к гавани.
Рывком распахнув окно, Эмма высунулась из него.
На площадь ринулись темные оборванные фигуры. Замелькали палки, молотки, металлические прутья. Над ними развевалось нечто вроде знамени: черный крест на обрывке парусины.
Впереди с непокрытой головой вихрем мчался один-единственный человек. Он несколько раз спотыкался, падал, снова поднимался. И продолжал свой бег.