Последняя любовь президента
Шрифт:
А мы валялись на диване до шести вечера. А потом в дверь постучал этот же голопузый сосед. Сказал, что Миру к телефону требуют. Пришлось вставать, одеваться. И этот диван через полчаса буквально выдернули из-под нас. Приехали покупатели с грузчиками и за десять минут все вынесли к чертовой матери. И уже последнюю ночь Мира с мамой ночевали у знакомых. Утром мы еще раз встретились на углу Коминтерна и Саксаганского, возле гастронома.
Их вещи громоздились на перроне, а рядом жужжала толпа провожающих, толпа хвалила Вену, в которой всем эмигрантам тут же выдают кулек с бутербродами и по бутылке кока-колы на человека. А мы смотрели друг на
В комнату заходит Давид Исаакович.
– А, ты уже здесь? – У него в руках кулек с продуктами. На ногах – домашние тапочки.
– Сосед ваши коричневые туфли спёр и носит по квартире! – говорю я.
– Почему «спёр»? Нет, я ему рубль дал, чтобы он мне их разносил. А то уже до крови пятки натер. Есть будешь?
Мы садимся за круглый стол перекусить.
– Ты знаешь, – старик отрывает взгляд от нарезанной докторской колбасы, лежащей не на тарелке, а на магазинной серой бумаге. – Оказывается, государство мне задолжало полторы тысячи рублей! Представляешь?
– Как это?
– Ну, пенсию я несколько лет не получал, вот и накопилось. Теперь надо пойти в райсобес, получить справочку, и я – миллионер! Вилки куплю, ложки, тарелки!
– Надо с Труханова забрать. Там же все есть!
– Труханов теперь – дача! Я там буду летом отдыхать и зимой купаться! А сюда надо отдельно купить. Можем вместе на Сенной пойти, там это барахло копейки стоит!
В дверь заглядывает голопузый сосед.
– Давид, там иностранный звонок тебе!
Старик поспешно выходит. Возвращается озадаченный.
– Дурость какая-то! – ворчит он. – Телефонистка сказала, что мне пытались из Вены дозвониться, но не смогли. Откуда она знает? Она же здесь на АТС сидит, дура этакая!
– Может, это из-за нее не смогли, поэтому она и знает? – предполагаю я.
– А! – кивает старик. – Может быть, может быть. Но все равно хорошо. Значит, они еще в Вене.
101
Киев. Сентябрь 2004 года. Пятница.
– Покажите вон ту, сверху, с зелеными линиями, – прошу я продавщицу.
Она становится на маленькую табуреточку и аккуратно снимает с полки понравившуюся мне тарелку.
– Турция? – спрашиваю я.
– Что вы, Франция! По цене же видно.
– И на сколько персон сервиз?
– На четыре, шесть и двенадцать.
Я задумываюсь. Сервиз – это первое, что пришло мне в голову при мысли о новоселье Нилочки. Значит, всем остальным приглашенным придет в голову то же самое. А зачем ей больше одного сервиза?
Я возвращаю тарелку продавщице, прохожусь потухшим взглядом по другим выставленным тарелкам и супницам и сам себе киваю. В магазине «Фарфор» на Крещатике мне больше
Ну третья-то мысль должна быть оригинальной! Я беру в кафе универмага растворимый капуччино в одноразовом стаканчике. Сажусь за стол и думаю.
А в голове вместо свежих мыслей – запах духов Жанны с Окружной. Она опять была у нас в гостях вчера вечером. И я не чувствовал никакого раздражения, никакого протеста. Мы сидели за столом, пили белое вино и ели принесенную ею курицу-гриль. Одета она была аккуратно, даже со вкусом, а в ее жестах и взглядах присутствовала мягкая, даже, может быть, нежная медлительность. Что она сказала уходя? «Вот Света мне звонит, а ты – нет!»
«А когда мы с ней на «ты» перешли?» – пытаюсь вспомнить я и не могу.
– Дяденька, дайте на бутерброд! – тянет меня за рукав цыганенок лет десяти, в джинсах и джинсовой куртке.
– Иди мой машины, там платят! – говорю я ему, не отвлекаясь от собственных мыслей.
– Сам мой, мудак! – выкрикивает он звонко и поворачивается к соседнему столику.
Что же мне купить? Я смотрю на часы. До новоселья осталось полчаса. Я в любом случае опаздываю. Светлане сказал, что приду домой попозже. Все бы ничего, но нет подарка.
Я опять прохожу мимо различных отделов и останавливаюсь перед витриной с фотоаппаратами.
– Точно! Хороший фотоаппарат и большой букет роз!
– Вот этот? «Олимпус»? – переспрашивает парень-продавец.
– Да, вот этот, с нормальной оптикой. И пленку. «Кодак».
Теперь можно покупать цветы. Никто не додумается дарить фотоаппарат на новоселье. В этом можно быть уверенным!
Такси подвозит меня к девятиэтажному дому. Номер дома – тринадцать, второе парадное, квартира шестьдесят три, четвертый этаж.
За дверьми – удивительно тихо. Неужели остальные гости тоже опаздывают?
– Ой, Сергей Павлович! Вы пришли! – радуется Нилочка. – Как замечательно!
– Я что, первый?
– Вы единственный!
Она обхватывает двумя руками букет аристократических бледно-желтых роз. Пакет с фотоаппаратом и пленкой остается пока в моих руках.
– Вы проходите, проходите в комнату! Я сейчас, только вазу возьму!
В квартире пахнет только что окончившимся ремонтом. Все чистенькое, новенькое. В коридоре стены салатные, в гостиной – рельефные немецкие обои с едва заметным рисунком в пастельных тонах. Новенькая мебель, круглый стол, накрытый розовой скатертью. Накрыт на двоих. Я таки действительно единственный гость. Вот те на! Новоселье для узкого круга! Точнее – для начальника. Ладно. Все равно в воздухе витает запах специй и жареного мяса. А я голоден. Голоден и в хорошем настроении. Странно, мне действительно нравится делать подарки! И радость на круглом милом личике Нилочки выглядит так по-детски искренне, что хочется ее погладить или даже поцеловать.
На столе в мельхиоровом ведерке бутылка красного полусладкого шампанского – это именно такое, какое я люблю.
– Я сама открою! – задорным искристым взглядом Нилочка останавливает мое желание ей помочь.
На ней джинсы в обтяжку и синяя шелковая рубашка, тоже в обтяжку, словно специально купленная на размер меньше.
Она аккуратно придерживает пробку, пока газ с шипением вырывается из бутылки.
– Я вам так благодарна! – Нилочка поднимает бокал. – Вы даже представить себе не можете!