Последняя неделя лета (Квинт Лициний 2 - вбоквелл)

Королюк Михаил Александрович

– Ну, тогда в тир?

Яся отрицательно качнула головой, - ты мне еще музей предложи.

– Зачем нам музей, - пересела на другой бок Тома, - нам музей не надо. А давай на качели?

Яся отрицательно качнула головой:

– Ты видела какие они высокие и как высоко подлетают? Меня и на море то укачивает. Я, как с такой высоты падать начну - и вовсе умру. Покричу для порядка и умру.

Тома, стараясь не смотреть на огромную, каплевидную, недовольно ворочающуюся, старуху, разлегшуюся прямо рядом с ними, тоскующе перевела взгляд на набережную:

– Куда

пойти? Везде же уже гуляли. Хорошо осталась всего неделя и ту-ту паровоз, не стучите колеса. И поедем, в Ленинград, как я рада, как я рад...

– Где вы рыцари? Где вы приморские мачо? Неужели вы не видите, что здесь, покинутые девы, отдыхают от любви?
– внезапно продекламировала Тома.

– Это еще какая-такая любовь?
– недоуменно оглянулась на нее Яся.
– И кто это тебя покинул? Антон что ли? Так вроде и не брал пока. Ты же к нему и подойти боишься, - насмешливо фыркнула.
– А я еще тут, с какого боку?

– Никто меня не покидал, - дернула плечом Тома.
– И ты тут ни при чем. Это английская поэзия, высокий стиль, Конгрив, понимать надо. А что к Антону не подхожу... Ну, так-то Антон...

– А с мальчиками тебе тоже уже пора начинать знакомиться, - как, будто бы, это не она боится подойти к Антону, сказала Тома.
– И совсем не для того, чтобы играть с ними в шахматы, - съехидничала, тая в уголках глаз усмешку.

– Да ладно, какие мальчики, когда рядом ты. Они, как только нас увидят, только на тебя ведь и смотрят, сразу понимая, кто у нас принцесса - привычно парировала Яся.
– А шахматы мои, никто и не замечает. Хоть им об лоб ими стучи.

– Послушай, - перевернулась на живот Яся, - а, вот если бы была такая возможность, кого бы ты хотела видеть, сейчас, рядом с нами, Антона или Дюшу?

– Ты же знаешь, - стряхивая прилипший песок с живота, помедлив, ответила Тома, - я же в Антона в пятом классе влюбилась. Он для меня, с тех пор, как греческий бог, недостижимый, недоступный и прекрасный. И, даже, когда он стал комсомольским секретарем, ни капельки его за это не разлюбила. Даже наоборот. Раз его выбрали, одного на всю школу, значит, получается и другие поняли, что он лучше всех. Правда, ведь? А вот, если бы он внезапно тут вдруг появился... Я бы, наверное... только на него и смотрела...

– Смотрела бы как юный Аполлон выходит из моря, капельки блестят на его коже, а мускулы перекатываются под кожей?
– насмешливо фыркнула Яся.
– И целовала песок, по которому он ходил? Не стоит впадать в религиозный экстаз, он того не стоит.

– Почему?
– удивилась Тома.

– Потому, что он карьерист!
– припечатала Яся.

Тома пораженно уставилась на подругу:

– С чего ты взяла?

– Они все, комсомольские вожаки, карьеристы, - твердо сказала Яся.
– Вот пробьется по своей комсомольско-партийной линии, заматереет, и заведет на работе, как твой дядя, любовницу...

И добавила помолчав:

– А тебе оно надо?

Потом, весело и насмешливо взглянула на Тому, и продекламировала:

– Комсомольский секретарь, на веревке смотрит вдаль!

– Тише! Люди же кругом!
– зашикала Тома, - услышат же. Тебе что, Лейтмана мало?

– Какой он, все же... доносчик и предатель, ненавижу его, - скривилась и будто выплюнула Яся.
– Я даже не знала, что мальчишки такие подлые бывают. Прямо национальность свою опозорил.

– Это что, Антон на веревке?
– стало доходить до Томы, - ужас какой!

– А и пусть, а и не жалко, - мстительно кивнула Яся, - они все такие, что комсомольские, что партийные. Карьеристы и лицемеры, что Антон, что твой дядя. Все!

– И, - добавила, помолчав и смешливо взглянув на Тому, - садюги!

– Чегооо?
– Тома повернулась и пораженно уставилась на нее.

– Тяжко жить на свете пионеру Пете! Бьёт его по роже коммунист Сережа!
– все также звонко и задорно, не обращая внимания на окружающих, продекламировала Яся.

– Яська!!! Замолчи!!!
– задохнулась Тома.

– Лейтман рассказал, - ответила Яся, невинно и честно глядя ей в глаза. И, они обе, не в силах сдержаться, громко заржали.

– Все прекрати, - отсмеявшись, сказала Тома, - об этом больше ни слова, а то нас прямо на пляже заметут. И дядя не поможет.

– Дюша же..., - продолжила Тома, возвращаясь к заданному вопросу, и замолчала...

– Ты знаешь, я же его раньше в упор не замечала. Ну, мелькает мимо мальчишка и мелькает. Мало ли их таких. Вон как Пашет, например, или там Лейтман. А тут он на меня как посмотрел... Я сразу поняла - спекся котенок. И этот влюбился. Портфель теперь все норовит понести из школы. Все рядом пристраивается. Мне сначала даже смешно было. От горшка два вершка, а туда же, любовь у него понимаешь.

– Ну, вот как можно любить того, на кого смотришь сверху вниз?
– помолчав, оглянулась она, за поддержкой, к Асе.

– Это я про девчонок, - уточнила, на молчание подруги, Тома. И добавила, - И снизу вверх, если ты мальчик.

– А потом пообщалась с ним... А он, оказывается, такой классный. Остроумный, заботливый, внимательный, все понимающий, и, что удивительно, прямо не по годам умный. И, вот чего совсем уж не ожидала, в поэзии разбирается! Пушкиным мне нос утер! Представляешь, мне и Пушкиным! И, как-то, совсем незаметно для меня, не спросившись даже, стал мне практически другом. Прямо без мыла в друзья пролез. Вот уж не думала, что у меня среди мальчишек друг будет. А ты заметила, как он стал в математике разбираться? Когда у доски отвечает, меня просто завидки берут. И откуда он это все знает?

– И еще... ты можешь смеяться, но, мне кажется, его талантливость раньше не видна была потому, что учеба ему до фени была, а сейчас он так учиться стал, чтобы на меня впечатление произвести. Я прямо гордость ощущаю. Да, да! И окружает и окружает меня, и штурмует и штурмует. Я даже немного опасаться его стала. А он упрямый такой. Я от него, а он за мной.

– Да он такой, да он упрямый, он Трюффальдино из Бергамо, - задумчиво пробормотала Яся.

– А он и вправду изменился. Из серой мышки стало проклевываться, не пойми пока что, но что-то очень интересное.