ПОСЛЕДНЯЯ ОБОЙМА
Шрифт:
Александровича работали быстро.
– Ну-у, - как бы равнодушно протянул доктор.
– Всегда интересно, кто из твоих друзей - настоящий. То есть кто успешнее
рекламирует мой маленький бизнес. Это случайно не Гиви Иванович?
Видимо, в моем лице что-то изменилось, потому что доктор поторопился заметить:
– Ну не хотите говорить, не надо. Я же просто спросил...
Я не стал дожидаться приближения санитаров,
видели моего лица. Они вытащили Сидорова и положили на носилки. Я сразу же завел двигатель...
Удаляясь от больничных ворот, я смотрел, как санитары тащат к зданию прогнувшиеся под тяжестью сидоровского тела
носилки, а чуть позади размашисто шагает Матвей Александрович. Чем дальше они уходили, тем быстрее исчезали белые
пятна халатов, и в конце концов темнота осенней ночи поглотила всех четверых.
Глава 13
И тогда я посчитал, что для одного дня и одной ночи событий было слишком много. Я поехал домой, покручивая время от
времени ручку приемника, пытаясь из радиопрограмм узнать что-то еще о происшествии в «Европе-Инвест». Но в эфире
либо играла музыка, либо ведущие вели вялые беседы с полуночными слушателями, любящими излить душу.
Я решил, что лучше будет часов в одиннадцать утра позвонить Гарику, который наверняка в курсе дела. Гарик был
единственным милиционером среди моих знакомых. Или наоборот - единственным моим знакомым среди милиционеров. Он
был хорошим парнем. Настолько хорошим, что несколько раз рисковал ради меня жизнью, карьерой и всем, чем еще можно
рискнуть.
Было почти четыре часа утра, когда я подъехал к своему дому. Усталость взяла свое, и я выбирался из машины медленно,
морщась от боли, вновь атаковавшей мой позвоночник, и поеживаясь от ночного холода. До рассвета было далеко, и с
каждым новым днем его приход отдалялся. Начинался сезон ранних сумерек и поздних восходов, сезон холода и темноты,
когда солнечный свет дается лишь на несколько часов в день. Этого слишком мало, чтобы утолить тоску. Этого слишком
мало, чтобы поверить в то, что холод и сумерки - не навсегда. В конце сентября, когда уходит бабье лето, а заморозки
становятся обычным делом, особенно трудно поверить, что когда-нибудь вновь придет тепло, придет жизнь и дождь будет
желанным потоком веселящей влаги, а не леденящим душем... Так трудно поверить, что все изменится к лучшему.
Я неспешно проковылял по ступеням к подъезду, вошел в вестибюль и вызвал лифт. Его движение на первый этаж
наполнило шахту таким шумом, будто двигался пассажирский поезд. Так было уже миллион раз. Миллион раз я возвращался
домой посреди ночи, один, усталый, вымотавшийся, разбитый. Я вызывал лифт и ехал наверх, к себе. Ехал один, в квартиру,
где мне предстояло лечь и уснуть одному, одному пережить свою боль и свои тревоги.
Так трудно поверить, что когда-нибудь все изменится.
Я провел ладонью по лицу, словно хотел стереть усталость. Как бы не так. Хотелось упасть на кровать и лежать так
миллион лет. Чем выше поднимался лифт, тем хуже я себя чувствовал, тем сильнее была тяга к немедленному падению в
холодную постель ради долгого беспробудного сна...
Лифт вздрогнул и замер. Резко отъехали двери, и я шагнул вперед, нашаривая ключи в кармане.
– Спокойно, без резких движений!
– Стоять!
Один заорал мне в левое ухо, другой - в правое. И я замер, не сделав ни одного резкого движения. Зато эта парочка
суетилась. Один вцепился мне в правую руку, - наверное, боялся, что я вытащу из кармана пулемет. Или портативную
атомную бомбу.
Второй ткнул мне в нос красной книжечкой и стал энергично хлопать меня по груди, по бедрам, по спине, выполняя эту
процедуру с каким-то самозабвенным азартом. Мне вдруг захотелось испортить ему удовольствие.
– А вы уверены, что тискаете именно того, кого нужно?
Оба посмотрели на меня. Первый - розовощекий крепыш с короткой челкой на низком лбу - угрожающе, второй -
остроносый и усатый, чуть постарше своего напарника - с интересом.
– Уверены, - ответил второй.
– Ваша фамилия Шумов? Константин Сергеевич?
– Его рука змейкой скользнула мне в
карман и вытащила удостоверение сотрудника охранного агентства «Статус».
– Точно. Это вы. Так что нет никакой ошибки.
Я смотрел на свое удостоверение в тонких пальцах милиционера и с грустью думал о Максе. Его ждало очередное
невеселое утро, утро следующего дня, когда он обо всем узнает и в очередной раз тихо выругается в мой адрес.