ПОСЛЕДНЯЯ ОБОЙМА
Шрифт:
За грязными стеклами «Волги» мне почудилось какое-то движение, но быть уверенным при таком освещении я не мог.
– Сидоров, - снова сказал я.
– Не бойся. Свои.
Ответ был таким же громким, как шелест последних листьев на облетевшей осине в конце ноября.
– Я... Тут...
Положив шило на крышу автомобиля, я потянул дверцу на себя и сразу же увидел Сидорова. Сначала подошвы его
кроссовок, потом синие тренировочные штаны, потом руки, обхватившие тело. Странно. Сидоров будто боялся распасться на
части. Он держал себя в руках. Колени были прижаты к груди. Сидоров лежал на полу и старался занимать там как можно
меньше места.
Он пытался стать незаметным. Что при его комплекции было весьма непросто.
– Ты чего тут прячешься?
– спросил я. Напряжение спало. Сидоров был жив, оставалось только выяснить причины его
странного поведения, потом предупредить его насчет «Европы-Инвест», а потом отвезти, скажем, к его подруге...
Сидоров не спешил отвечать. Он медленно вытягивал шею, чтобы рассмотреть меня. Сначала я увидел его всклокоченные
волосы, потом лоб... Лоб пересекала свежая кровоточащая царапина.
– Где это ты так ободрался?
– продолжал задавать я свои риторические вопросы.
– Наследил ты тут на полу, друг...
Сидоров опять промолчал, а я вдруг подумал о том, что царапина на лбу не может дать такое сильное кровотечение,
результаты которого привели меня от тумбочки с телефоном к черной «Волге».
Тут Сидоров окончательно приподнял голову от пола, я увидел его глаза... Он все еще молчал, его толстые губы были
раскрыты и дрожали словно от холода. Он все еще молчал, но его взгляд...
Я никогда еще не видел у Сидорова такого взгляда. У других людей - видел. Неоднократно. Такой взгляд являлся
симптомом того, что человека поразил страх - насквозь, с ног до головы, в оба полушария, в сердце, в печень, в позвоночник,
в подколенные мышцы, в мочевой пузырь, пробежал по артериям и венам вместо крови. Страх дал зрачкам Сидорова какой-
то особенный цвет, и особенно жутко они выглядели на мертвенно-бледном лице моего приятеля. А бледность такая говорит
либо все о том же безумном страхе, либо о серьезной потере крови. Либо о двух вещах сразу.
В любом из этих двух вариантов надо было вытаскивать Сидорова отсюда. Я понял, что дело обстоит вовсе не так
хорошо, как мне казалось две минуты назад. Однако вопрос «что случилось?» был явно второстепенным, главное - «что
делать?».
– Давай, вылезай, - решительно проговорил я и протянул ему руку, поймав себя на мысли, что не далее как вчера мне
пришлось делать нечто подобное, только тогда вытаскивать человека нужно было из багажника. Что-то слишком часто жизнь
загоняет людей в неудобные укрытия, а мне слишком часто приходится вытаскивать их оттуда на свет божий. Если бы я был
чуть в более веселом расположении духа, я мог бы спросить у Сидорова: «Давно обосновался?»
Но почему-то сейчас я не хотел шутить.
– Давай, поторапливайся, - нетерпеливо повторил я и собрался влезть внутрь «Волги», чтобы привести Сидорова в
чувство.
Тут случилось нечто неожиданное.
Сидоров разжал свои объятия, развел дрожащие руки в стороны и протянул их ко мне. Я увидел, что его майка испачкана
в крови. Нижняя половина букв «СССР» уже не была белой. Пятно шло дальше вниз, и я не мог понять, где оно
заканчивалось.
– Черт, - тихо сказал я.
Обрезок трубы я положил на крышу «Волги», чтобы освободить руки. Было ясно как божий день, что Сидорова придется
вытаскивать обеими руками, как младенца, правда с весом явно немладенческим.
Когда я снова склонился к Сидорову, что-то дрогнуло в его взгляде. Я не сразу понял, что он смотрит мне за спину, я
слишком поздно услышал звук шагов...
У этих людей и вправду было терпения хоть отбавляй.
В следующую секунду меня смыло волной и унесло в открытое море.
Глава 10
Последний раз я был на море, когда мне было то ли двадцать один, то ли двадцать два. Сказать, что там было хорошо, -
значит, ничего не сказать. Я едва не женился на девушке, с которой познакомился тем летом. Но не об этом речь.
Как-то мне пришлось купаться в шторм, небольшой, балла два-три. Подкатывала волна и уносила вверх, словно я ничего
не весил, а потом столь же легко сбрасывала вниз... Я чувствовал себя щепкой в потоке воды. Двигать руками и ногами было