ПОСЛЕДНЯЯ ОБОЙМА
Шрифт:
диковинным экспонатом в музее. Возможно, в чем-то он и был прав.
– Совершенно верно. Я посадил нашего клиента на поезд и отправил его из Города. А потом пошел в бар и встретил там
Гиви Хромого.
– Которому нашего клиента и заказали. Люди Гиви Хромого до сих пор рыщут по Городу, обыскались...
Я скромно потупил глаза. Они могли рыскать до конца жизни. Облом.
– Какое-то дурацкое совпадение, -
– Ты уверен, что не привел за собой на вокзал людей Гиви? «Хвоста»
за тобой не было?
– Никого я не привел. Если бы Гиви что-то подозревал, он бы и меня на месте грохнул.
– А он тебя не грохнул, - сделал вывод Макс, посмотрев на меня и убедившись в реальности моего присутствия.
– Нет, не грохнул. Очень даже мило поговорили...
– Что?!
– Макс резко сдернул ноги со стола и едва не повалился на пол.
– Ты с ним еще и разговаривал?!
– Немного...
– О чем ты мог с ним разговаривать? Вы что, старые друзья?
– Первый раз его вчера увидел, - сказал я.
– Даже не сразу понял, что это он. А потом смотрю - шрам на лице, палка с
набалдашником, зовут - Гиви Иванович...
– Так о чем вы с ним беседовали? О погоде, что ли?
– Да как тебе сказать...
– Я замялся. Врать Максу не хотелось.
– Костик, лучше правда, - со вздохом произнес Макс.
– Лучше горькая правда. И прямо сейчас.
– Понимаешь, Макс...
– Продолжайте, подсудимый, - хмуро проговорил Макс и уставился в окно. Там было серо, дождливо и холодно, но Макс
предпочитал любоваться неуютным осенним пейзажем, нежели смотреть на меня. Кажется, я вновь не оправдал его
ожиданий.
– Понимаешь, Макс, тот тип оставил мне машину...
Макс молча выслушал все, от первого до последнего слова. Некоторое время он молчал, пытаясь усвоить полученную
информацию. Получалось плохо. Усвоить было невозможно.
– Ты продал Гиви машину человека, которого тот должен убить?
– на всякий случай уточнил Макс.
– За пять тысяч баксов, - сознался я.
– Сколько из них я должен тебе? Ты же мне подкинул это дельце...
– Я?
– Макс ужаснулся, будто я обвинил его в заговоре с целью выкрасть московский памятник Петру Первому и продать
за границу на металлолом.
– Я что, говорил тебе продавать Гиви Хромому эту машину?!
– Нет, но я и сам не
– Получилось, - яростно выдавил из себя Макс.
– Почему у тебя все время получается? Почему ни у меня, ни у Олега, ни у
Генриха ничего подобного не получается?
Мне было сложно ответить на этот вопрос.
– Я представляю, - медленно говорил Макс, - как Гиви собирает своих людей и начинает хвастаться: «Вай, какую тачку
купил я сегодня у одного болвана! Всего за пять штук!» А ему в ответ: «Гиви Иванович, дорогой, это же тачка того самого
типа, которого мы ищем уже неделю». Что скажет им Гиви?
– Он скажет: «Ну и черт с ним», - смело предположил я.
– Ты оптимист...
– грустно сказал Макс.
– Нет, он скажет другое. Он скажет: «Что ж, генацвале, давайте-ка отыщем
юношу, который мне впарил эту машину. И хорошенько его расспросим, откуда он взял „Вольво“ и где хозяин тачки».
– Мы разговаривали минут пять, не больше, - торопливо сказал я.
– Да, ты можешь надеяться, что он не запомнил твое лицо, - кивнул Макс.
– Но я читал статью о Гиви Хромом. Там
говорилось, что у него зверская память на лица. Раз увидел - и на всю жизнь. Можешь надеяться, Костик. Надежда, она
умирает последней.
– Хочешь испортить мне настроение?
– Думаешь, мне ты настроение поднял?!
Мы замолчали, недовольные друг другом.
– На весь день зарядил, гад, - с ненавистью сказал Макс пять минут спустя. На сердце у меня полегчало - реплика
адресовалась не мне, а дождю.
– Я посижу у тебя?
– осторожно осведомился я.
– Погода хреновая, сам видишь... Домой ехать неохота.
– Сиди, - разрешил Макс.
– Клиенты-то есть?
– продолжил я свои попытки вывести Макса из мрачных раздумий.
– Я теперь свободен, могу чем-
нибудь заняться.
– Завтра должен подвалить один тип, - сообщил Макс.
– Хочет, чтобы за его женой последили. Подозревает. Думает, что
любовник есть... Возьмешься?
– Можно, - с притворным воодушевлением сказал я. На самом деле все эти слежки супругов друг за другом я видел в
гробу. У мужа, который эту слежку заказал, наверняка имелась не одна любовница. Но он изображал моралиста.