Последняя охота
Шрифт:
Однако беда подкралась с другой стороны. Казалось бы, если палка на стене и стреляет, то лишь один раз в году. Злополучная кофеварка, которая однажды уже напугала нашу клиентку, была отправлена в утиль. Взамен успели купить новую. Однако и этот будто бы абсолютно исправный агрегат повел себя, как и его предшественник – тоже взорвался. Но если в момент взрыва первой кофеварки Елена Дмитриевна чудом избежала беды, то второй взрыв произошел именно в тот момент, когда она находилась рядом.
Когда мы уезжали, встал вопрос о том, куда девать всю ту компанию, которую я приволокла. В результате взяли всех с собой, поскольку Родион счел, что опасности от этих трех типов ждать уже нечего. Я бы так не поступила – мало ли что? – но с шефом не поспоришь. Кроме того, он часто действует на первый взгляд нелогично, а иногда даже глупо, но потом – уж я-то знаю! – оказывается, что в данной ситуации поступить иначе было нельзя.
В общем, в больнице возникла небольшая проблема: пускать такую компанию в палату к Беловицкой никто не собирался. Пятеро бойцов, не уберегшие клиентку, стояли теперь с суровыми лицами на входе в индивидуальную палату и явно желали отработать свой высокий гонорар.
Оставлять без присмотра Вадима, который все еще вызывал у меня подозрения, и «пинкертонов» я не хотела, поэтому разговаривать с нашей клиенткой отправился Родион, а я осталась в коридоре. Вскоре ко мне присоединились родственники Беловицкой, которых отчего-то выгнали из палаты. Я внимательно рассмотрела гражданского мужа певицы – бизнесмена с голландскими корнями, который как две капли воды походил на наших российских чиновников среднего ранга. Пухленький, плешивенький, в очках, с пузиком и булавкой в галстуке. Только скромный костюм деликатно намекал на очень большие деньги. Рядом с мужчиной топтался парнишка лет шестнадцати, который, судя по всему, приноровился носить вещи папочкиного размера, игнорируя собственную худощавость. Балахонистые, спортивного покроя вещички болтались на нем, как на вешалке. Муж Беловицкой утешал красивую женщину с короткими светлыми волосами, напомнившую мне какую-то звезду российской эстрады.
– Ларочка, – донеслось до меня, – успокойся, лапочка, все будет хорошо!
Дамочка старательно рыдала. Хотя зачем? Беловицкая жива и даже, кажется, не особо пострадала.
Вышел Родион довольно скоро, и мы отправились обратно.
– Куда теперь? – спросила я уже в машине.
– Я в Жасминный. А ты сначала заедешь вот по этому адресу.
Родион протянул мне вырванный из его ежедневника листок, на котором был написан адрес и значилась профессия неизвестного мне пока К. И. Чупрынина – нотариуса.
– Где это?
– В Солнцеве. Оказывается, наша пропавшая девушка успела оставить завещание.
– То есть как это – успела оставить завещание? Она же… Она же еще не успела деньги получить! Да и потом, можно ли завещать сумму, которая по закону еще не принадлежит ей!
– По закону она ей принадлежит. Аникеев был лишь опекуном, не забывай. Кроме того, срок передачи прав уже наступил. Сегодня. Значит, если девушка еще жива – а я не сомневаюсь, что она жива…
– Почему?
– Потому что, – как неразумному ребенку, с выражением усталости на лице объяснил мне Шульгин, – в интересах нашего неизвестного охотника за наследством убить Юлю только после передачи опекунских прав, когда она станет уже законной владелицей состояния. Думаю, что и завещание она составила под давлением этого неизвестного нам злодея.
– Или злодейки, – поправила я.
– Я говорю в принципе, – сказал Родион. – Не имея в виду половую принадлежность.
– Значит, все из-за денег?
– Ну конечно! Большая часть преступлений происходит из-за них, родимых. Кто ж бабки-то не любит? Правильно, все любят. Особенно приятно, когда их столько, что можно не работать и жить при этом в свое удовольствие.
– А кто же он? – вырвалось у меня, прежде чем я поняла, что спрашивать такое в присутствии Вадима и «пинкертонов» было по меньшей мере неосмотрительно и Родион скорее всего ответит мне уничтожающим взглядом. Однако он просто сказал:
– Не знаю.
Между тем наступило утро. За всеми поездками ночь пролетела незаметно. После урагана небо было на удивление чистым, прозрачным, как свежевымытое стекло моего джипа, царствие ему небесное.
Перед визитом к Чупрынину К. И. я заехала в офис – принять душ и хоть сколько-нибудь привести себя в порядок. Замаскировав круги под глазами с помощью тонального крема, я не удовлетворилась результатом. Говорят, жизнь человека делится на три периода. Первый – до тридцати лет, когда всю ночь пьешь, куришь и предаешься разврату, а наутро свеж как огурчик. Второй – от тридцати до сорока, когда пьешь, куришь, предаешься разврату и утром выглядишь, соответственно, с бодуна. И третий – после сорока, когда ночью спишь как младенец в кроватке, а утром выглядишь так, словно всю ночь пил, курил и развратничал.
Я нашла выход – солнцезащитные очки, тем более что погода позволяет. Так я выгляжу более-менее прилично. «Пинкертоны» уехали домой, дав клятвенное обещание явиться по первому же вызову. Отчего-то они прониклись огромным уважением к Родиону, даже слегка трепетали перед ним, так что в их искренности я не сомневалась.
Вадим же, забыв про свой экзамен, недолго думая лег спать на диванчик, на котором вчера (вчера? – как будто целая вечность прошла) лежал сбежавший пацан.
Мои мысли неожиданно потекли в рационально-хозяйственном направлении. На ковре осталось неприятное пятно от описавшегося со страху мальчика – убрать же надо! Я отправилась в подсобку, где у нас хранится всякая ерунда: своеобразный архив старых дел, компьютерные комплектующие, большей частью неработающие, пылесос, тряпка, пара бутылок «Фейри», клюшки для гольфа (не знаю зачем – у нас никто в гольф играть-то не умеет), микроволновка, сломанный электрический чайник и прочая бытовая чепуха, без которой не обходится ни один уважающий себя офис.
Взяв соду, я отправилась к пятну. Как выводят, пардон, мочу с ковра, я не знала, никогда не имела склонности к домашнему хозяйству – испорчу вещь, выброшу и новую куплю, делов-то. Ну а выкидывать пятнадцать квадратных метров дорогущего ковролина из-за маленького пятнышка (зараза, на самом видном месте!) мне не позволяла совесть. Очень я радею за хозяйское имущество!
Присыпав пятно порошком, я присела с краешку на диван, потеснив Вадима. Диван наш особенный, ему не грех уделить пару слов, мы все им очень гордимся – старинная вещь! Достался он нам даром, с помойки почти что, но обили остов гобеленом, отлакировали ножки, отчистили спинку – хоть в музей ставь! Однако раритет стоял в прихожей, так как у Шульгиных квартира обставлена в каком-то там стиле, они мне объясняли, да я не запомнила толком. Факт тот, что диван им там был, как красное пятно на белых брюках. Мне диван тоже был ни к чему, я дома только сплю. Потому старик и украшал собой приемную.
Возле витиеватой ножки лежал скомканный автобусный билетик. Вернее, это я уже потом поняла, что это билетик. Сначала я просто машинально подняла его – не люблю грязи.
Подняла – и на меня нахлынула волна ностальгии. Надо же, свернут так, как сворачивала билетики я, когда еще на общественном транспорте раскатывала. Знаете, такая незаметная привычка скатывать бумажку в трубочку или складывать конвертиком… Этот был сложен в шестнадцать раз – меньше ногтя в итоге получился.
Я развернула билет. На нем механическим карандашом с очень тонким стержнем был нацарапан адрес нашего офиса и время – 12.45.
Время, когда возле наших окон разыгралась сцена нападения на Беловицкую.
Я отправилась в нотариальную контору «Милости просим». Находилась эта организация в Солнцеве, недалеко от места проживания Юлии и ее тети.
По мобильнику я назначила консультацию, так что по приезде меня ожидали. Внешне нотариальная фирма, носящая имя погребальной конторы из «Двенадцати стульев», выглядела, как и тысячи ей подобных – строго и официально. По мере возможности она пускала пыль в глаза своим внешним благосостоянием.