Последняя песня
Шрифт:
Ронни невольно заколебалась. На секунду фигура Маркуса в тусклом свете уличного фонаря показалась ей призрачной.
— Нужно было предупредить тебя, что она очень ревнива.
— Именно поэтому ты пытался пробудить в ней эту ревность?
— Я всего лишь шутил в ту ночь. Мне казалось это забавным. Думаешь, я имел хоть малейшее представление о том, что она выкинет?
Еще бы не имел! И добивался именно этого!
— Так исправь положение, — процедила она. — Потолкуй с Блейз, сделай то, что должен сделать.
Маркус покачал головой.
— Ты не
— Если — что?
Одним прыжком он перекрыл расстояние между ними. И тут она заметила, что улицы пусты. Никого. И ни одной машины на перекрестке.
— Я подумывал, что мы можем стать... друзьями.
Ронни почувствовала, как щеки снова вспыхнули.
— Что? — выпалила она, не успев опомниться.
— Ты слышала. Или мне объяснить лучше?
Ронни поняла: он стоит так близко, что может ее коснуться, и поскорее отскочила.
— Держись от меня подальше! — выкрикнула она и бросилась бежать, испугавшись, что он погонится за ней и вот-вот поймает. Она чувствовала лихорадочный стук сердца, слышала свое свистящее дыхание.
Ее дом находился недалеко, только она была не в форме. Несмотря на страх и выброс адреналина, ноги становились все тяжелее. Ронни понимала, что не может держать темп, и, завернув за угол, впервые посмела оглянуться.
И увидела, что она одна на улице. Никто за ней не гонится.
Ронни не сразу вошла в дом. В гостиной горел свет, но она хотела прийти в себя, прежде чем встретится с отцом. Сама не зная почему, не хотела, чтобы он видел, как она испугана. Поэтому Ронни уселась на крыльце.
Над головой ярко светили звезды. На горизонте плыла луна. Туман над океаном приносил запах соли и водорослей. При других обстоятельствах этот запах успокоил бы ее, но теперь казался чужим и неприятным, как и все остальное.
Сначала Блейз. Потом Маркус. Почему вокруг творится какое-то безумие?
Маркус уж точно не в себе, хотя не болен психически. Но он умен, и хитер, и, насколько она смогла увидеть, абсолютно лишен чувства сострадания и желания поставить себя на место другого. Он из тех, кто думает исключительно о себе и своих желаниях. Прошлой осенью на уроке английского ей задали прочитать роман современного автора, и она выбрала «Молчание ягнят». Тогда она поняла, что главный герой, Ганнибал Лектер, был не психопатом, а социопатом. В этот момент Ронни впервые осознала разницу. Хотя Маркус не был серийным убийцей-маньяком и каннибалом, все же Ронни чувствовала, что между этими двумя есть что-то общее. В их видении мира и своей в нем роли.
А Блейз всего лишь...
Ронни не знала, как точнее определить, что собой представляет Блейз. Находится под влиянием собственных эмоций, это точно. Обозленная и ревнивая. Но за день, который они провели вместе, Ронни ни разу не почувствовала, что с девушкой что-то неладно, если не считать того, что она постоянно напряжена: жертва эмоций, торнадо гормонов и незрелости, оставлявший на своем пути разрушенные жизни. Свою и чужие.
Она вздохнула и пригладила волосы. Не хочется идти домой. Мысленно
«Привет, солнышко, как дела?»
«Не слишком хорошо. Блейз полностью подпала под влияние социопата-манипулятора и сегодня утром солгала копам, так что мне придется идти в тюрьму. И кстати, социопат решил, что не только хочет переспать со мной, но еще и появился из ниоткуда и перепугал до смерти. А ты? Как прошел твой день?»
Не слишком похоже на приятную беседу после ужина, которую, вероятно, хочет вести отец...
Значит, придется притворяться.
Ронни со вздохом встала и подошла к двери.
Отец сидел на диване с потрепанной Библией в руках. При виде дочери он захлопнул книгу.
— Привет, солнышко. Как дела?
Так она и знала.
Ронни вымучила улыбку, пытаясь выглядеть небрежной и беспечной.
— Я не сумела с ней поговорить, — пробормотала она.
Было очень трудно вести себя как ни в чем не бывало. Но ей каким-то образом это удалось. Отец немедленно потащил ее на кухню. Оказалось, что он снова приготовил пасту: томаты, баклажан, патиссон и цуккини на макаронах-перьях. Они поели на кухне, пока Джона складывал из лего аванпост из «Звездных войн». Конструктор принес пастор Харрис, когда приходил днем.
Потом все устроились в гостиной. И отец, поняв, что дочь не в настроении говорить, стал читать Библию, пока Ронни перелистывала «Анну Каренину», книгу, которая, как уверяла мать, должна ей понравиться. Хотя книга действительно казалась интересной, Ронни никак не могла сосредоточиться. Не только из-за Блейз и Маркуса. Из-за того, что отец читал Библию. Хорошенько подумав, Ронни решила, что впервые видит нечто подобное. Впрочем, может, прежде она просто не обращала внимания.
Джона закончил строить свое сооружение и объявил, что идет спать. Она дала ему несколько минут в надежде, что, когда придет, он уже будет спать, после чего отложила книгу и поднялась.
— Доброй ночи, солнышко, — окликнул па. — Знаю, тебе пришлось нелегко, но рад, что ты здесь.
Она помедлила, прежде чем подойти к нему. Нагнулась и впервые за три года поцеловала его в щеку.
— Спокойной ночи, па.
Войдя в спальню, Ронни села на кровать. Она была совершенно опустошена, и хотя не собиралась плакать, все же не могла сдержать внезапный наплыв эмоций.
Она прерывисто вздохнула.
— Плачь, не стесняйся, — прошептал Джона.
Здорово! Как раз то, что ей сейчас нужно.
— Я не плачу, — заверила Ронни.
— Судя по голосу, плачешь.
— Вовсе нет.
— Ладно, меня это не беспокоит.
Ронни шмыгнула носом, пытаясь взять себя в руки, и сунула руку под подушку, где спрятала пижаму. Прижав пижаму к груди, она встала и направилась в ванную, но по пути взглянула в окно. Луна поднялась уже высоко, посеребрила песок, и, посмотрев в ту сторону, где находилось черепашье гнездо, она вдруг заметила быстро мелькнувшую тень.
Понюхав воздух, енот направился к гнезду, защищенному только желтой лентой.