Последняя принцесса
Шрифт:
— Элиза, это ты?
Я открыла глаза и увидела лицо человека, склонившегося надо мной. Длинные прямые волосы, россыпь веснушек, расширенные от удивления круглые зеленые глаза.
— Полли, — выдохнула я.
24
Я то приходила в себя, то снова отключалась. У меня был жар. Кто-то перенес меня на кровать и поил водой с ложечки. Сначала мне померещилось, что мы с Полли танцуем под дождем и высовываем языки, чтобы поймать крупные капли, потом я увидела над собой лицо, хмурое от беспокойства,
Здесь еще была женщина с тихим голосом и ласковыми руками, она держала мою голову на коленях и пыталась напоить меня бульоном, но я не в состоянии была глотать. Пришел человек в темном пальто и принес чемоданчик с лекарствами, сел на кровать рядом со мной и померил температуру под мышкой, как это делала мама, когда я была маленькой.
— Сорок один и один, — прозвучал мрачный голос. — Нам нужен антибиотик, чтобы справиться с инфекцией.
— Переложить ее? — обеспокоенно спросила Полли.
— Она слишком больна, чтобы перемещаться, — ответил врач.
Все собрались вокруг, взволнованно переговариваясь. Новая стража захватила аптеки и больницы, и нельзя было достать нужное лекарство. Я увидела, как Полли выбежала из комнаты, и отключилась.
Обморок был желанным избавлением. В сознании возникали самые счастливые минуты, так ясно, что я слышала голос матери и ощущала запах розового масла, которым она пользовалась. Я чувствовала мягкую шкуру Беллы и ее холодный мокрый нос. Но когда снова началась лихорадка, вернулись и кошмары: Мэри — скелет за решеткой, умирающий на тюремной койке Джейми, неподвижный взгляд отца, истекающего кровью на полу бального зала.
Я с криком проснулась.
— Элиза, все хорошо, — сказала Полли, прикладывая к моему лбу влажную ткань.
Немного сфокусировав взгляд, я увидела комнату и снова откинулась на подушку. Стук сердца отдавался в ушах.
— Что сказал врач? — спросила я.
Когда она не ответила, я поняла, что антибиотики найти не удалось.
— Мы делаем все, что в наших силах. Я ходила с утра на рынок.
По голосу Полли я поняла, что она вот-вот заплачет.
— Мистер Сибрук, старый аптекарь, сказал, что знает, где их можно достать. Завтра утром схожу. Мама в деревне ходит по домам и узнает, не осталось ли у кого-нибудь что-то в аптечке.
Я кивнула, малейшее движение отдавалось болью в голове. Лекарств ни у кого не было.
— Холлистер захватил больницы?
— Да, — мрачно кивнула Полли. — Сегодня на площади были его солдаты, один из них следил за мной.
— Мы не сможем сражаться с ними, — с трудом выговорила я. — У них пистолеты и севили…
Меня снова затрясло, и я легла, не в состоянии выдавить ни слова сквозь стучавшие зубы.
Полли посмотрела на меня, стараясь скрыть беспокойство, ее нос сморщился — стало понятно, что она сейчас заплачет. Натянув на меня одеяло до самого подбородка, Полли легла рядом, обнимая меня, чтобы согреть.
Дверь отворилась, и появился доктор.
— Ей нужно отдохнуть, Полли, — мягко упрекнул он, и она встала и ушла.
Врач подошел ко мне
Когда я проснулась, рядом с кроватью сидели доктор и родители Полли. Клара держала мою руку в своих, нежно сжимая, как когда-то делала мама. Она печально улыбалась мне, глаза покраснели от слез.
— Как ты себя чувствуешь, Элиза? — спросил доктор.
Я хотела ответить, но едва смогла открыть рот. Запаниковав, посмотрела на доктора, потом на Клару, на Джорджа, который сидел со сложенными на коленях руками, уставившись в пол.
— У тебя перемкнуло челюсти от столбняка, — объяснил доктор, когда я снова попыталась заговорить.
— Мне так жаль, Элиза, — сказала Клара, наклоняясь ближе. — Мы не можем найти лекарство. Мы везде искали и у всех спрашивали. Джордж целыми днями ездил по ближайшим городкам и деревням, но ни у кого ничего не осталось.
Глаза ее наполнились слезами. Я и без дальнейших слов поняла: они все пришли сказать мне, что я умираю.
— Инфекция распространилась, — подтвердил доктор.
Если бы я могла двигать челюстью, то рассмеялась бы. Я спрыгнула с крыши Стальной башни, отбилась от болотных змей, проползла по тоннелю, подгоняемая огнем, проскакала без седла больше трехсот миль. И вот какой-то ржавый люк убивает меня.
«Похороните меня рядом с мамой», — хотела сказать я.
Если бы меня завернули в муслин и положили в землю рядом с матерью! Я представила, как наши кости соприкоснутся, и это будет почти то же самое, как снова держаться за руки.
Я закрыла глаза, приготовившись к мучительным судорогам. Снотворный сироп, который дал мне доктор, облегчил боль, но лишил возможности есть, и я чувствовала, будто мой скелет касается матраца. Луч солнца пробился сквозь крапчатые занавески, которые висели в спальне со времен моего детства.
— Может, она хочет пить, — сказала Клара, присаживаясь рядом со мной на кровать и кладя мою голову себе на колени.
Она поила меня с ложки то водой, то ромашковым чаем. Я чувствовала, как он стекает по горлу в пустой желудок.
— Чудесный день, — сказала я как можно более внятно, но слова слились в неразборчивое бормотание.
Однако Клара меня поняла.
— Чудесный день, — согласилась она.
Когда все вышли из комнаты, Клара оставила окно открытым, чтобы проветрить. Воздух словно пах океаном, влажный от росы и одновременно пропитанный солнцем. Я медленно вдохнула. Всю жизнь я дышала воздухом, но лишь теперь оценила, какое это чудо. Может, это был просто бред, но я ощущала даже слабый аромат цветов. Мне вспомнился цветочный рисунок на диване в доме Уэсли, где мы сидели и целовались в отсветах пламени. Этот образ возник совершенно неожиданно, и я попыталась отогнать его: не хватало еще провести последние часы жизни, думая об Уэсли.