Последняя пристань
Шрифт:
Евдоким с Натальей переглянулись. Председатель колхоза показался им умным, уверенным в себе человеком. Он был хозяином земли, на которой стояла изба Канунникова. Они смотрели на него и не могли понять, для чего же он приехал. Ведь не для того, чтобы попить чайку и отпробовать рыбы.
— А, может, дать тебе человека два на подмогу, будете снабжать колхоз рыбой? — высказал внезапно пришедшую в голову мысль Зиновьев. И тут же подумал: а почему бы это не осуществить на самом деле? Колхозу будет только польза. — Организовать бригаду. Пойдешь бригадиром?
Вопрос оказался неожиданным.
— Дело твое. Не хочешь, обойдемся и без тебя.
— Да нет, я не отказываюсь, — торопливо произнес Евдоким. — Подумать надо. Дело-то сурьезное.
— А сейчас рыбу ловишь? — в глазах Зиновьева промелькнула непонятная хитроватая улыбка.
— Сейчас плохо. По перволедью хорошо шла.
— И в загашнике ничего нет?
— Ну как нет, — ответил Евдоким. — Надысь тайменя поймал.
— Большого? — спросил Зиновьев и забарабанил пальцами по столу.
— Да пуд, поди будет. — Евдоким переглянулся с Натальей, поняв, куда клонит председатель.
— Не жалко, если попрошу? — Зиновьев опустил голову. Просить рыбу у частника ему было стыдно, он пересиливал себя.
— Бери. Чего жалковать-то? У реки живу, не последний, поди.
— Хлеб у нас сгорел. Знаешь? — Зиновьев поднял глаза, посмотрел сначала на Евдокима, затем на Наталью.
— Слышал, — глухо ответил Евдоким.
— Беда большая. Завтра в Омутянку еду, может, они что на семена дадут. Подарок им привезти надо. Пусть не думают, что мы положили зубы на полку. А за тайменя рассчитаюсь. Я своих мужиков рыбачить послал, да что-то пустыми возвращаются.
Евдоким сам положил тайменя в сани Зиновьеву, забросал его сеном. Председатель тут же засобирался домой. Попрощались они за руку, как старые друзья.
— Подумай насчет бригадирства, — сказал Зиновьев, садясь в сани. — Я это серьезно.
Он понукнул лошадь и она резво побежала по своему же следу. А Евдоким, стоя в дверях сеней, долго провожал его взглядом и думал о том, что, если уж Зиновьев приехал к нему просить рыбу, значит дела в колхозе идут совсем никудышно.
4
В тот вечер Канунникову не сиделось дома. Попив чаю после отъезда председателя, он надел полушубок, взял в руки шапку и вышел на крыльцо. За излучиной реки еще светилась неостывшая полоска заката. Ровный свет рассеивался над лугами, и от этого снег казался розовым, словно кто-то невидимым слоем положил на него каску.
Евдоким подошел к берегу. Стояла середина марта. Дни были удивительно прозрачными, но еще холодными. Лед на реке лежал прочный.
Канунников посмотрел на противоположную сторону Чалыша. Там укрытое забокой лежало озеро. Каждую весну река затопляла его. Вместе с полой водой туда устремлялась изголодавшаяся за зиму рыба. В конце июня река возвращалась в свое русло. Большая часть рыбы уходила, но немало ее оставалось на зиму в озере. Перед наступлением весны она начинала задыхаться. Евдоким чутьем рыбака угадывал такие озера. Он знал: стоит продолбить в это время лунку и рыба сама пойдет в нее. Он приметил это озеро еще с осени, а сейчас, глядя на забоку, вспомнил о нем.
В начале зимы к озеру невозможно было подойти без лыж. Бураны занесли забоку и луг, и человек проваливался здесь в снег по пояс. Но теперь ветер, вылизав сугробы, утрамбовал их до звона и Евдоким решил сходить туда.
К озеру он пробрался легко. Разыскал у раскидистой ветлы пешню, оставленную еще с осени, когда ставил по перволедью фитиль. Долбить лед стал над ямкой, где, по его мнению, должна была скопиться рыба.
Сначала Евдоким выдолбил небольшую квадратную лунку. Выгреб из нее лед и тогда уж продолбил в оставшейся корочке небольшое круглое отверстие. Вода быстро заполнила лунку до самого края. Канунников свернул самокрутку, высек кресалом из кремня огонь, и, прикурив от фитиля, стал ждать. Вода была светлой и он хорошо видел, что делается в его ледяной ловушке.
Первыми в лунке появились мелкие щурогайки. Потом подошли более крупные щуки и окуни. А вслед за ними полезла отборная плотва и подъязки. Евдоким взял сачок, тоже оставленный здесь еще с осени, и стал вычерпывать рыбу. Он черпал без устали, а она все шла и шла. У него взмокла спина, лицо заливал пот, но он даже не пытался смахнуть его, боясь отпугнуть привалившую удачу.
Когда Евдоким все же решил перевести дух, на снегу лежал огромный ворох рыбы. Он смотрел на него, опершись грудью на ручку сачка. Некоторые рыбины еще шевелили хвостами, пытались перевернуться. Наиболее шустрые докатывались до кромки лунки. Канунников подцеплял их сачком и отбрасывал на прежнее место. Живые деньги, думал он. А ведь шел на озеро, почти как на прогулку.
Домой Евдоким возвратился глубокой ночью совершенно обессиленный. Еще с реки увидел тусклый огонек в окне своей избы. Только тут он вспомнил о Наталье. Она, наверное, изнервничалась, ожидая его. Ведь он не сказал ей, что пойдет на реку.
В сенях до него донеслись трогательные слова песни. Он замер.
И-извела меня кручина,
Па-адкалодная змея,
Да-агарай, гари, моя лучи-ина,
Да-агарю с тобою я…
У Евдокима потихоньку защемило сердце. Никогда раньше он не слышал, чтобы Наталья пела одна. Голос у нее был чистый, проникновенный, песня брала за душу. Евдоким немного постоял в сенях, прислушиваясь к пению, и осторожно, чтобы не спугнуть песню, приоткрыл дверь. Наталья умолкла.
— Чего это ты перестала? — спросил он, расстроенный тем, что не удалось дослушать до конца.
— Сына убаюкивала, — сказала Наталья. — Заждалась я тебя. Где был-то?
Он неспеша снял шубу, повесил ее на гвоздь рядом с дверью. Сел на лавку и стал стягивать валенки. И, только сняв их, сказал:
— Фарт нам подвалил. Рыбы поймал пудов пятнадцать.
— Когда же ты успел? — удивилась Наталья.
— На заморное озеро на ту сторону реки ходил. — Он тяжело вздохнул, укладывая мокрые валенки на печку, и сказал: — Надо будет в Усть-Чалыш ехать, добру пропадать нельзя.