Последняя шутка Наполеона
Шрифт:
– Что там было? – спросил Матвей, когда миновали церковь.
– Все они приходили, – сказала Рита.
– Ты сигареты им отдала?
– Отдала, конечно.
Глава четвёртая
Оставшись в доме одна, Наташа решила на всякий случай его обследовать – не из страха, что в нём могли оказаться дервиши, а из чистого любопытства. Жилая часть включала в себя две комнаты со старинной мебелью, вырезанной из дуба, плотно подогнанными досками вместо обоев, и прочими деревенскими прелестями, как то: иконы, белые занавесочки с
Каждый шаг Наташи сопровождался старческой жалобой половиц. В более просторной комнате была печь – огромная, русская. Любопытно, можно ли на ней спать? Оказалось, можно. Даже лежал тюфяк, пахнущий мышами. Комнаты были разделены сумраком сеней. Он таил в себе пару кованых сундуков, обшарпанный холодильник, лестницу на чердак, какие-то грабли, вилы, лопаты, косы, печной ухват. На гвоздях, вколоченных в стену, лежали удочки. А что там поблёскивает? Засов? О, задняя дверь! Это интересно.
Открыв ту дверь, имевшую внизу лаз для кошки, Наташа спустилась по четырём ступенькам в узенький коридорчик и очутилась между тремя другими дверями. Само собой, она их нащупала, потому что мрак стоял абсолютный. Сперва был снят крючок с той, которой узенький коридор оканчивался. Тяжёлая дверь, заскрипев, открылась сама, что некоторым дверям свойственно. Опять засияли звёзды. Они роняли свой свет на сад, заросший крапивою и бурьяном. Пахнуло яблоками и сливами.
– Замечательно, – прошептала Наташа, – яблоки я люблю, а также и сливы. Взглянем теперь, что за правой дверью.
За правой дверью была какая-то комната. Включив свет, Наташа увидела, что она – совсем небольшая, обклеенная обоями. В дальнем углу были дверцы подпола. Также в комнате находились письменный стол, диванчик, два стула, шкаф и комод. Назвать всё это старинным было никак нельзя, даже и с натяжкой. Всё это было банально старым. Покинув комнату и открыв противоположную дверь, Наташа едва осталась жива от ужаса. На неё кто-то бросился.
Этот кто-то, судя по его натиску, был опасен. Шарахнувшись от него, она нанесла удары: сперва – рукой, а затем – ногой. Удары попали во что-то мягкое и должны были бы уничтожить его на месте – ведь у Наташи, претендовавшей на мировое золото по дзю-до, был и чёрный пояс по каратэ. Но они отнюдь не парализовали врага. Более того – оно, это мягкое, даже их не почувствовало. Захрюкав, оно толкнуло Наташу так, что та чуть не проломила спиной дверь комнаты, затем ткнуло – но уже с нежностью, в требующее нежности место между ногами.
– О, дервиш! – вырвалось из груди Наташи, – клянусь аллахом, ты пьян!
Дервиш не был пьян. Он был поросёнком. Сообразив, что к чему, а главное, убедившись, что поросёнок ведёт себя дружелюбно – в меру своих представлений о дружелюбии, бронзовая призёрка Олимпиады утёрла слёзы. О, эти слёзы беспомощности, позора и унижения! Их когда-то видел весь мир. Целый миллиард дураков, взахлёб упивался её, Наташкиной, болью после того, как она не только позволила припечатать себя к татами и заломить себе руку, но и додумалась разреветься. Теперь свидетелем её слабости стал один поросёнок, который явно не был склонен к злорадству. Больше того – он хотел дружить: обнюхивал, хрюкал, тыкался пятачком в колени. Но было также обидно. Громко послав будущее сало ко всем чертям, Наташа вернулась в комнату с русской печью и, сев за стол, откупорила бутылку рома. Пила она из железной кружки, взяв её из буфета.
Какая-то очень странная тишина стояла и за окном, к которому присосался белый свет фонаря, и в доме. Она казалась Наташе странной ввиду наличия поросёнка. На её взгляд, он должен был топать, хрюкать, что-то ещё вытворять подобное этому. Если он ушёл в сад жрать яблоки, почему не доносится хруст и чавканье? Свиньи жрут очень громко. Да уж, загадка! Вторая порция рома мало-помалу вернула Наташе бодрость. Выкурив сигарету, она решила слазить и на чердак. Что, если и там обитает какое-нибудь чудовище? Уж ему-то она покажет, на что способна!
Тут за окном послышался шум мотора. К дому подъехал чёрный автомобиль. Это была "Шкода".
– Там поросёнок, – зловещим голосом сообщила Наташа, когда Матвей и Рита вошли. Голос прозвучал настолько зловеще, что они поняли: рому выпито много.
– А! Это Сфинкс, – объяснила Рита, – он что, тебя напугал? Ты выпустила его?
– Как его зовут? – вскричала Наташа.
– Сфинкс.
– Поросёнка? Сфинкс? – так же удивился Матвей, садясь на диван, – А почему Сфинкс?
Рита сняла туфли. Поставив их возле печки, прошлась по комнате.
– Потому, что раньше в соседнем доме жил поросёнок, которого звали Сфинкс. Он был моим другом.
– А почему того звали Сфинкс? – пискнула Наташа, взяв со стола большое жёлтое яблоко и лениво его куснув.
– Потому, что я дала ему это имя.
– А почему ты дала ему это имя?
– Как – почему? Поросёнок – свин. Почти Сфинкс.
– Банально!
– А кто сказал, что я претендую на искромётность?
Сев на диван, Рита закурила. Потом стянула колготки. Ноги у неё были белые, как лицо Наташи во время драки со Сфинксом. Узрев, какими глазами на них смотрит Матвей, спортсменка злорадно задрала нос.
– Ого! Я вижу, на кладбище секса не было?
– Судя по торжеству в твоём голосе, здесь он был, – заметила Рита, – надеюсь, ты хотя бы предохранялась? Я с диким ужасом представляю помесь свиньи и курицы.
– Сама курица, – улыбнулась Наташа, – скажи, зачем тебе Сфинкс? Ну зачем, зачем? Ты что, любишь сало?
– Я люблю смерть.
Матвей и Наташа переглянулись.
– Ты будешь резать его сама? – спросила последняя.
– Нет. Более того – никто его не зарежет. Он будет жить, пока я жива.
– Так при чём здесь смерть?
– То есть как при чём? Сфинкс – хранитель смерти. Он бережёт покой её самых щедрых и пламенных почитателей – фараонов.
– Но ты ведь не фараон, ты Наполеон, – напомнил Матвей, – зачем тебе Сфинкс?
– Ты плохо знаешь историю. Я Египет завоевала.
– И что с того?
– Вот ты странный! Давай я тебя спрошу, зачем тебе руль от "Шкоды", которую ты купил?
– Да это ты странная, если даже не знаешь, что тот, кем ты назвалась, потерял Египет вместе со Сфинксом! Он всё, вообще, потерял. И умер на острове.