Последняя ступень (Исповедь вашего современника)
Шрифт:
Яснее как будто уж и не скажешь. Заметим также, что все это говорилось в присутствии Ленина и, надо полагать, с его ведома. Так что сваливать теперь на позднейшие перегибы по крайней мере наивно.
Эта идея трудовых армий, работающих по принуждению, вскоре обрела две формы: лагерей и колхозов. В самом деле, что же такое были эти лагеря, вмещавшие в себя до двадцати миллионов человек, если не трудовые армии, работавшие по принуждению? И разве два принципа: карать (дополнительным сроком, карцером, смертью) и поощрять (дополнительной пайкой хлеба) не нашли своего там воплощения? Разве не эти многомиллионные армии осуществляли все наиболее важные и трудоемкие стройки страны? Беломорканал, канал Волга — Москва, канал Волга — Дон, город Воркута и его шахты, город Ухта с его нефтепромыслами, Магадан с его рудниками, Караганда, Балхашский медный комбинат, железные дороги и гидростанции, заводы и жилые дома… Не знаю уж сколько, но думаю, что около 90 процентов построенного за годы советской власти построено трудовыми армиями, принявшими форму лагерей, колючей проволоки, бараков, нар, полуголодных паек, жесточайшего режима, нечеловеческого обращения. Мог ли Троцкий желать «стихийную Русь», когда изобретал эти трудармии? Могли ли желать эту Русь впоследствии его наследники, формально вроде бы открестившиеся от него, но фактически продолжающие осуществлять разработанные им планы?
Меня всегда удивляло, когда спрашивали в те времена о том или ином человеке: «За что его посадили?» Господи, да ни за что! Надо было сажать, потому что трудовые армии на безбрежных просторах любимой Родины требовали постоянного пополнения рабочих рук.
Можно вообразить даже такую ситуацию. Снизу, откуда-нибудь с Колымы идет сигнал — не хватает трех гидротехников, двух инженеров-строителей, пятерых сварщиков. Следует приказание Берия — найти и доставить. На другой день в разных городах арестованы три гидротехника, два инженера-строителя, пять сварщиков. А люди недоумевают, за что же их посадили. Недавно А. Волкогонов, имеющий доступ к самым секретным архивам, опубликовал запрос начальника одного строительства к Л. М. Берия. Запрос был приблизительно следующего содержания: в связи с расширением строительства прошу организовать еще один лагерь на пять тысяч человек.
Или такая ситуация. В Ухте закончили постройку драматического театра, а труппы нет. Есть труппа, но жиденькая, не соответствующая помпезному зданию. Значит, надо усилить труппу…
Вероятно, если речь шла не о редких специальностях, а просто о рабочих руках, и было все равно кого посадить, того или этого, вероятно, имели значение и политический анекдот, и неосторожное словцо, и какой-нибудь факт биографии, дабы одновременно с поставкой рабочих рук в трудармию выполнялась и вторая задача — изъятие инакомыслящих, свободомыслящих, короче говоря, людей с пульсом. Но главная задача была — просто люди, просто руки, рядовые труженики трудармии, называвшиеся в обиходе «зеками».
Если Туполев был сам «зек» и руководил огромным конструкторским бюро по строительству самолетов, где все, как и он, были зеки, и если это бюро начинало вдруг испытывать нужду в специалистах, неужели людей сажали за что-нибудь, а не просто потому, что они были нужны?
Сталкиваясь по случаю с оросительными системами в Киргизии около Пржевальска и на Дону около хутора Веселого, я обратил внимание на странный в то время для меня факт. За поливку земель колхозы должны были платить большие деньги — кому бы вы думали? Министерству внутренних дел. То есть, значит, МВД буднично выступало в роли обычной фирмы, производящей работы и берущей за эту работу деньги.
Градостроительные, дорожностроительные, каналокопающие трудовые армии приняли форму лагерей, действительно легко мобилизуемые, легко управляемые, легко перебрасываемые с места на место, а главное дешевые. Труд в этих трудармиях ценился, конечно, не дороже, чем на проклинаемых в наши дни сахарных и прочих плантациях так называемых колониальных стран.
Но что было делать со стихией крестьянства? Как можно было миллионы мелких, инициативных, самостоятельных, индивидуальных хозяйств превратить если не в легко перебрасываемые (этого не терпит характер земледельческого труда), то, во всяком случае, в легко управляемую трудовую армию, разделенную на мелкие подразделения. Для этого было нужно:
1. Отобрать у крестьян землю из личного пользования,
2. Отобрать у них средства производства, то есть лошадей и весь инвентарь.
3. Лишить их возможности пользоваться результатами своего груда, то есть все выращенные ими продукты труда отбирать, а им выдавать по строгой мерке.
4. Приучить их выходить на работу одновременно, по звонку, и уходить тоже по звонку, точь-в-точь как в лагере или на плантациях, то есть всюду, где труд не свободен, а принудителен.
5. Лишить их всякой инициативы, так чтобы крестьянин не знал даже, что он будет делать завтра, даже после обеда, а делал бы только то, что велит ему бригадир.
6. Максимально затруднить уход колхозников в город и вообще на сторону.
Всем этим требованиям и отвечала форма организации труда под названием колхозы. Эта форма была выдумана Троцким, а осуществлена Сталиным. [29]
В 1929–1930 годах, можно сказать, мгновенно все крестьяне России были мобилизованы и объединены в единую огромную трудовую армию, подразделенную на колхозы с централизованным подчинением через МТС, а также через районные и областные партийные организации.
29
Впрочем, здесь я, валя вину на Троцкого, возможно, и не совсем прав. Действительно, идею трудовых армий провозгласил Троцкий на съезде партии, ибо он был докладчиком. Но будет правильнее предположить, что автором этой системы является ленинская группа в целом.
Сотни крестьян подчиняются одному председателю, десятки председателей подчиняются одному секретарю райкома, десять секретарей райкома подчиняются одному секретарю обкома. Секретари обкома подчиняются известно кому… Вниз через эту систему пошли инструкции и указания, как сеять, что сеять, когда сеять, сколько сеять. Вверх по этой системе пошел хлеб и другие сельскохозяйственные продукты.
Но мы говорим сейчас не о производительной стороне колхозной системы, а о том, что и сами-то колхозы нельзя было бы организовать, не истребив предварительно самую. инициативную часть крестьянства, его элиту, выросшую за десятилетия свободного крестьянского труда, если считать с 1861 года. Истребление этой головной, а в ином аспекте корневой части крестьянства совпадало со смежной, а может быть, даже более главной задачей подрубить и ослабить корни народа как такового, о чем у нас, собственно, и идет речь. Отряхнув плоды, проредив крону, пора было приниматься за глубокие корни. Эта задача была решена предельно просто и с жестокостью, на которую способны только вот именно захватчики, расправляющиеся с чужим народом. Шесть миллионов крестьянских семейств было насильственным путем в холодные зимние месяцы изъято из деревни и выброшено на окраины государства, а фактически ликвидировано.
Цифры, страшные сами по себе, часто оставляют нас все же холодными и безучастными, не потрясают нас до глубины души. Однажды в газете «Правда» проскользнула фраза о том, что в стране в таком-то году не реализовано 100 тысяч рационализаторских предложений. Все прочитали и остались равнодушными. Володя Дудинцев взял одно из ста тысяч, раскрыл его в романе, и все содрогнулись.
Шесть миллионов крестьянских семейств много, конечно. Но если бы показать в хроникальном кино историю одной только семьи, только некоторые сцены, которыми сопровождалась ликвидация этих миллионов, то и не надо было бы никаких Шекспиров с их трагедиями.
Увозили из родных изб в метели, с детишками, даже и грудными, на полустанках заставляли сидеть по нескольку дней в ожидании товарных составов, товарные вагоны набивали так, что можно было только стоять, и по сибирским да вологодским морозам везли по многу дней. Многие умирали на этом первом этапе. Концентрировали в закрытых полуразрушенных монастырях, в северных и сибирских городишках. Отделяли крепких мужиков (для Беломорканала и Магнитки) от жен, стариков, детей. Теми, кто дожил до весны, набивали ледяные баржи и по две-три недели сбрасывали вниз по Оби, заворачивали в приток ее Васюган, а там, в тайге (опять же тех, кто выжил в баржах), высаживали, давали один топор на пятьсот человек и оставляли на верную голодную и холодную смерть. Короче говоря — ликвидация.