Последняя субтеррина
Шрифт:
— Ты хранил его эти десять лет?
— Да!
— Дороже подарка у меня никогда не будет, — она взяла одну половинку, а вторую аккуратно положила обратно в мешочек и протянула мужу.
Он взял в свои ладони ее лицо и поцеловал все еще шептавшие что-то губы.
— Но учти! — Мари вскочила. В глазах ее прыгали озорные огоньки, — учти, на этот раз половинкой Байера ты не отделаешься, — она засмеялась и скользнула к балдахину из шкуры огромного белого животного, которого Ворон убил прошлой зимой на берегу пролива Вестер-Эме.
Ворон вскочил и, смеясь, попытался поймать беглянку. Поймав ее, он принялся развязывать многочисленные тесемки. Справился
Рагу придется снова разогревать, — пронеслось в голове, и он завалил сопротивляющуюся Мари на себя.
— Не помню, не помню, не помню, — Ворон опустил тяжелый кулак на столешницу с такой силой, что стоявшая на ней кружка пива подпрыгнула и опрокинулась. Янтарное море разлилось по столу.
— Ничего не помню, — он спрятал лицо в ладонях.
Перед Вороном проплывали какие-то разрозненные картинки. Шипы, проколовшие ткань чьей-то одежды, ослепительно чистые улицы какого-то города, десяток пар волчьих глаз, жадно глядящих на него, комната, стены которой из металлических панелей сплошь усеяны лампочками и светящимися цифрами в черных окнах… И трубы, трубы вокруг. А еще люди, все в одинаковой одежде и говорящие на незнакомом языке. Кажется на русском. Это все, что ему удавалось вырвать из черных глубин сознания.
— Ну не кипятись, — Яап осторожно положил Ворону руку на плече, — вспомнишь.
— Я тоже так думал, а ведь не могу. Вим, Вим… Нет, никак!
— Я постараюсь тебе напомнить, Рууд. Вы с Ван Хогдалемом появились у меня, когда сбежали от «Огненного червя». Он и нас с Мари потом достал. Именно те черные демоны, что он породил, над ней и надругались, а меня вот без ноги оставили. Я расскажу тебе о Виме все, что знаю и немного о тебе и наемниках Роттердама…
— Да бесполезно это. Не помню я никакого «Червя» и Вима не помню. Все, что ты мне рассказываешь, происходило будто не со мной.
— Со временем…
— Со временем все сотрется окончательно. Думаешь, я не пытался вспомнить откуда я родом и как очутился в Дедемсварте? Бесполезно! Помню только старую Катрин, которая ухаживала за мной, как могла, пока господь не призвал ее. А как я ее встретил, не помню.
— Мать, ну хоть ты скажи ему, меня он не слушает, — Яап развел руками.
— Значит так, — Смальда уперла руки в боки, — будешь мне здесь буянить, быстро выволоку за ушко на солнышко. Ишь ты разошелся! — негритянка взяла тряпку и принялась вытирать со стола.
Ворон как-то сразу притих и бочком-бочком стал продвигаться к выходу.
— Гляди у меня, — Смальда погрозила ему вслед тряпкой и отвесила подзатыльник ухмыляющемуся Яапу.
— Так скоро? — Мари отвернулась от окна, в которое все чаще и чаще стучались крупные капли. — Ты же совсем недавно вернулся?
— Понимаешь, Городу нужны боеприпасы. Еще немного и он не устоит под натиском окрестных банд. Я должен идти.
— А почему именно ты? Есть же и другие наемники.
— А потому что именно я помню, где находится одно из неразграбленных до сих пор хранилищ Прежних. Потом я не один пойду, пойдут и другие.
Мари ничего не ответила и вновь отвернулась к окну.
Ворон, конечно, врал своей жене, но себя обмануть он не мог. Ему просто нужно было попасть в те места. Он надеялся, что это ему поможет хоть что-нибудь вспомнить.
— А если тебя сожрет «огненный червь»? — она снова подошла к нему.
— Мы еще посмотрим кто кого! У меня к нему свои счеты, ты же знаешь почему!
— Вим
— Вим, Вим! Мне не десять лет…
— Ага, как же! Легенда Фрисландии! Только легенда «Огненного червя» подревнее твоей будет. Сколько народу он загубил? И никто, слышишь, никто не смог с ним справиться!
— А я чувствую, что смогу!
Мари заплакала.
Но женский плач, это безотказное оружие, не трогали его. Гораздо больше его волновал не прекращающийся плач неба. Вымокнет ведь до нитки!
Ворон ехал вдоль бывшего парка развлечений превращенного жителями Города в птицеферму. На ее окраине находился основной продовольственный склад, в котором хранилось выращенные на плантациях зерно, овощи, различные соленья, вяленое мясо и тушки птиц. Под этот склад приспособили так называемую «пещеру ужасов».
Ворон усмехнулся.
Похоже, ужас, вырвавшись из этой рукотворной пещеры, распространился по всему свету, а здесь по иронии судьбы было как раз самое безопасное место. Ведь что главное в этом мире? Еда. А здесь ее было немеряно.
Улыбка постепенно сошла сего лица. Настроение — хуже некуда. Сегодня впервые за все время, когда они были вместе, Мари не поняла его. Обычно они понимали друг друга с полуслова, полувзгляда. Это и не удивительно. Ведь они не могли трепаться часами, как это делают обычные люди. Иногда на кого-нибудь из них накатывало желание пофилосовствовать или излить душу. Тогда они писали друг другу длинные заумные или душещипательные письма. Это было похоже на какую-то игру. Ворон доставал огромный рулон бумаги, принесенный из одной из ходок, и начинал царапать на нем смоченным в самодельных чернилах пером. Мари читала и тут же писала ответ. Он всегда брал с собой в ходку такие свертки, и тогда Мари как будто бы была рядом. Правда она не всегда писала ему в ответ. Когда он спрашивал ее о детстве и о прошлом вообще, Мари бросала перо и бумагу и уходила на кухню или на улицу. Как будто что-то оттуда, из прошлого не давало ей покоя, одновременно запрещая о себе говорить. Даже сейчас ее воспоминания не распространялись дальше того подвальчика, где они познакомились детьми. Ворон иногда тоже прерывал их переписку, но только лишь из-за усталости. В такие минуты он мысленно отчитывал себя за то, что научил эту неуемную Мари, эту разошедшуюся не на шутку «писательницу» грамоте. Конечно, у них были и разногласия. Куда же без этого. Иногда они даже ругались. Выглядело это конечно… Как-то сосед Али-Саид зашел к ним за солью и увидев как они ссорятся, не выдержал и расхохотался. Смотреть на разгневанную Мари, которая отчаянно жестикулируя, носилась за Вороном по всему дому со сковородкой. Сосед тогда подумал, что женушка вознамерилась приложить своего муженька этой кухонной утварью по голове. На самом деле она просто пыталась заставить его помыть посуду, чего тот никак не хотел делать. Он вообще не любил ругаться и поступал во время ссор просто — отворачивался от жены и все. «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу».
Сегодня же Мари расстроила его своим упрямством. Что она там на последок крикнула? Churban besserdechny? Это на каком языке? На своем каком-то восточном?
Ворон вцепился в поводья так, что Эзоп от неожиданности встал на дыбы и, заржав, ударил копытами передних ног в потрескавшийся асфальт.
Чурбан!
Глава 23. ВО ЧРЕВЕ
— Блин, Чурбан, ты че делаешь? — мичман Митя отвел рукой алюминиевую кружку с медицинским спиртом от лица мальчика. — Он еле дышит, а ты…