Последняя война (с иллюстрациями)
Шрифт:
На этом месте Кудараускас прервал чтение. Он аккуратно подчеркнул строку, в которой говорилось о белом корне, — надо узнать подробнее. Потом подчеркнул и фразу о бунтарях.
Кудараускас знал по справочнику, сделанному Мозгом на основе прессы, книг и расспросов людей, что Лигонское государство управлялось по сложным и древним традициям. В республике сохранялось множество наследственных каст, разделенных социальными барьерами. За чистотой каст следила полиция, а в последние десятилетия, полные сложной борьбы внутри общества, — специальные отряды, составленные из людей средних и высших каст. Кастовая система несколько раз находилась на краю гибели — ее подрывали силы, рожденные развитием техники и науки: рабочие
Девкали, по происхождению патриций (так перевел это слово лингвист), был одним из руководителей неудавшегося восстания на золотых приисках в горах за Лигоном. Когда восстание было подавлено, а участники его либо казнены, либо отправлены в смертники, Девкали и еще четырнадцать человек (включая Пирру), принадлежавших к высшим кастам, сослали на верную смерть на необитаемый полярный остров. Казнить их было нельзя — члены высших каст не могли быть ни казнены, ни посажены в тюрьму. Их можно было только переселить в другое место. Что и было сделано.
«Я вспоминаю, — продолжал свои мемуары Ранмакан, — как однажды ко мне пришел Бессмертный и сказал, что я хороший чиновник и когда я проработаю еще несколько лет, то мне разрешат жениться на девушке из седьмого чиновничьего разряда и наши дети тоже перейдут в седьмой разряд. Я был очень благодарен, а Бессмертный сказал, что мои услуги нужны стране, которой угрожают новые заговорщики. Он мне велел пойти к учителю Паону и сказать, что я люблю читать книги, и потом брать их и читать. А если учитель скажет, что я могу быть полезным, то вопросов лишних не задавать, а сказать при случае, что я недоволен правительством и моим заработком. Я очень испугался и сказал, что я всем доволен. Бессмертный сказал, что я дурак, — это метод борьбы с врагами. И я согласился, но, когда я возвратил учителю первую книгу, он спросил меня, о чем она была, и я сказал, что против правительства, потому что я ее не читал. А учитель засмеялся и сказал, что это была хрестоматия для отрядов охраны Разумности. И он сказал, что из меня никогда не получится провокатор. Потом я рассказал об этом Бессмертному, и тот на меня разозлился и сказал, что таким, как я, не место в седьмом разряде чиновников. А учителя все равно потом арестовали и сделали ему операцию, после которой он мог работать только в шахте, где добывали уран. И он, конечно, пропал.
Потом начались угрозы со стороны пьи. Они наши враги. Я их встречал и видел в порту. Они производят неприятное впечатление. Они молятся живому богу, что является гнусным суеверием, и еще они приносят в жертву живому огню пленных и детей. У них нет атомных бомб, а те, которые есть, не взорвутся. Я слышал, как говорили на улице, что пора всех зеленых варваров прижать к ногтю. И я тоже согласился, и мы пошли жечь их. Дом послов. Мы сожгли дом, и в газетах писали про то, что мы — благородные патриоты.
Перед войной были еще непорядки на военном заводе в нашем Манве, потому что рабочих перестали выпускать домой. Тогда несколько рабочих сожгли на нефтяных кострах, а еще некоторых отправили в отряды смертников. Но и оставшиеся все равно не хотели работать. Тогда их куда-то увезли, наверно, на урановые рудники, а вместо них привезли крестьян с гор. Крестьяне работали плохо, и меня и еще других чиновников восьмого и седьмого классов мобилизовали работать на заводе после окончания рабочего дня. Мы очень уставали и тоже работали плохо. Мы боялись, когда была тревога, но убежище было далеко от нашего цеха, и мы редко бегали туда. Потом говорили, что пьи изобрели смертельный газ, которого достаточно, чтобы уничтожить все живое, но у нас были такие бомбы, что мы тоже могли уничтожить все живое. Потом началась война, начались настоящие тревоги.
Во второй части я расскажу о том, как я попал на корабль пришельцев и стал самым первым человеком на нашей планете и как я думал, что эти пришельцы, ныне уважаемые мной люди, пришли, чтобы с помощью пьи покорить нас и лишить нас свободы».
Кудараускас отложил рукопись и лег спать. Вахта начинается в шесть, и надо успеть хорошо выспаться.
Во сне Кудараускас видел, как Ранмакан забрасывает камнями бунтарей на площади и среди бунтарей почему-то оказался и он, Кудараускас.
4
— А я знаю этого Бессмертного, то есть знал, — сказал Девкали. — Тогда он был еще совсем молоденьким негодяем. Лет двадцати. Нас привезли в Управление секретной полиции. И пытали.
— Разве вас можно было пытать? — удивился Павлыш. — Ведь тело патриция — неприкасаемо.
— Вы не дали договорить, Слава. Пытали Торпа, учителя Свемаи, то есть тех, кто из низших каст. Но пытали их в нашем присутствии. Представьте подвал, надвое разгороженный решеткой. По одну сторону мы — четырнадцать отщепенцев, предателей своей касты, по другую — негодные бунтари, простолюдины. Их пытали. Мы смотрели. Знаете, порой лучше, когда пытают тебя самого. Еще три дня назад ты сидел с ними — я имею в виду учителя Свемаи, — сидел с ним в бараке и отчаянно спорил: выпускать заложников или нет? Я настоял. Заложников выпустила. Заложники потом провели солдат через тайный перевал. Так вот, три дня назад это был Свемаи, и ты никогда не думал, что он может так кричать… Бессмертный был одним из добровольцев-палачей. Я запомнил его имя. Я думал, что когда-нибудь с ним встречусь.
— Вы знали, что будет война? — спросила Снежина.
Она вела Великана. Рядом с ней сидела Пирра, остриженная и тонкая в пришедшемся ей впору скафандре Малыша.
— Мы надеялись, что ее все-таки не будет. Не будет большой войны. Страх окажется сильнее жажды разрушать. Но в мире накопилось столько оружия, что началась цепная реакция бешенства. На наш остров не заходили суда — он был помечен на картах как запретная зона. Зона испытаний ядерного оружия. Хорошо еще, что ни одна ракета не приземлилась нам на голову. Но у нас был приемник. Мы нашли его сломанным в хижине: раньше здесь жили промышленники, охотники за морскими драконами. Среди нас был один инженер. Он умер дня за три до войны. Он починил кое-как приемник. Приемник иногда…
— … если ему хотелось, — вставила Пирра.
— … если у него было хорошее настроение, доносил до нас отрывки последних известий или музыкальные передачи. В последнее время передавали в основном боевые марши. Мы по тону передач понимали, что в любой момент может начаться война, — в эфире копилась умело разжигаемая ненависть. Мы не могли даже рассчитывать на то, что сами доплывем до земли. Три тысячи километров льдов и океана.
Вездеход задрожал, карабкаясь по каменной россыпи к седловине. «Сегежа» осталась далеко позади, и вокруг теснились холмы, кое-где покрытые плесенью, мхом и мертвыми стволами деревьев.
— Деревья погибли от газа, — сказала Пирра. — Пьи прибегли к нему, когда поняли, что терпят поражение, — их основные центры были уничтожены. Газ погубил и тех, кто остался жив в бомбоубежищах.
— Да, мы летали к столице пьи, — сказал Павлыш. — Ее не существует. Вы там бывали?
— Нет, мне не давали заграничного паспорта, — ответила Пирра.
«На Земле Пирру приняли бы за учительницу алгебры — она суховата, размеренна и как-то подчеркнуто интеллектуальна. Ей бы пошли очки в тонкой оправе, — думал Павлыш. — И рядом Снежина — вся несколько преувеличенная: слишком пышные волосы, слишком мягкие губы, слишком большие глаза и вообще слишком красивая…»