Последняя война
Шрифт:
Двоих слуг, оставшихся в полуподвальной дворцовой кухне только потому, что бежать было некуда, мергейты бросили в громадный котел с кипятком. И смеялись.
Рухнувшая Башня Газзала, уничтожившая тяжестью каменных обломков сераль Даманхура, принесла женщинам истинное избавление, ибо неизвестно, чем кончилась бы для них эта ночь. Единственного уцелевшего ребенка, который во время бедствия вышел во внутренний двор, мергейты просто зарубили.
Пятидесятник-степняк из отряда, захватывавшего дворец, опорожнил кишечник прямо на ковер в Янтарной зале госпожи Ригильды, любимой жены предыдущего шада Бирдженда. Счастье, что Ригильда умерла много лет назад и не смогла этого увидеть.
Над Мельсиной всю ночь до утра и далее до полудня поднимались жуткие звуки — счастливо-зверский вой степняков, вопли раненых или истошные крики гибнущих от огня и железа людей, смешивающиеся, заглушающие друг друга… Столица Саккарема превратилась в одну огромную язву на теле Земли, смердящую ужасом, кровью и лошадиным потом.
…Менгу из Байшинта, накануне возведенный в звание тысячника великой армии Гурцата, быстро шел вперед по крытой, отделанной резным деревом галерее, ведущей в большой зал, где хаган саккаремцев хранил свои мечи. Именно там, как было передано тысячнику, в последний раз видели Даманхура. Предстояло выяснить, убит ли повелитель полуденной державы, попал в плен или сбежал.
Красота и богатство дворца поразили Менгу. Он с досадой смотрел, как нукеры обдирают позолоту, выцарапывают из стен драгоценные камни или рвут на куски большие тканые ковры из жилища шада. Пусть хаган говорит, что каменные улусы не угодны Заоблачным, но зачем тогда мергейтам жить в городах? Им хватит бесконечных пространств под небом, полей, степи, где можно поставить юрты… Впрочем, подобные мысли приходили ему в голову, только когда рука касалась висящей на шее серебряной вещицы, подаренной исчезнувшим неизвестно куда господином Драйбеном…
— Здесь, — один из сотников Непобедимых провел Менгу в большую залу, на стенах которой висели неяркие сероватые ковры и повсюду возвышались выложенные зеленым камнем стойки с подушечками, на которых лежало самое замечательное оружие, когда-либо выкованное в известном людям мире, — я приказал ничего не трогать.
Менгу переступил через тело, лежащее у разломанной в мелкие щепки двери, через другое, потом пришлось идти, попирая ногами трупы своих и одетых в одинаковые плащи саккаремпев. Подошвы и носки сапог окрасились в темный цвет подсыхающей крови.
— Ты внимательно осмотрел мертвецов? — озабоченно спросил Менгу у сотника. — Хаган сказал, будто хозяин этого дома Даманхур высок, у него серые глаза и родинка в виде треугольника на подбородке, под левой щекой. Нашли такого?
— Н-нет. — Мергейт почему-то испугался. — Я знаю о приказе Великого, но, осмотрев всех саккаремцев, мы не нашли никого, похожего на саккаремского хагана. Обыскали весь дворец…
— Сбежал, — протянул Менгу странным голосом, и тотчас у него в груди снова появилось неприятное щемящее ощущение. Гурцат обязательно накажет человека, не исполнившего приказ привести к нему шада. Или доставить в юрту Золотого Сокола его голову.
Менгу, прищурив глаза так, что они превратились в почти неразличимые щелки, развернулся, увидев верных нукеров, возглавляемых Танхоем, находившимся рядом еще со времен взятия Шехдада, в, кивнув на незадачливого сотника, буркнул:
— Сломайте ему хребет. Этот человек недостоин милости хагана.
Степняк что-то завопил, вероятно умоляя о пощаде, но Менгу не слушал. Его внезапно заинтересовали собранные в Оружейной клинки. За спиной слышались крики и какая-то неприятная возня. Чтобы избавиться от постоянного страха, Менгу снова сжал в ладони серебряный коловорот Драйбена.
"Зачем я приказал убить сотника? — вдруг появилась мысль. — Он же ни в чем не виноват".
— Эй! — Менгу обернулся. На него уставились восторженные глаза Танхоя, старого приятеля Булгана, ставшего теперь десятником, и остальных. Тотчас же послышался тихий хруст — нукеры, подчиняясь приказу, приставили пятки осужденного к его затылку, ломая позвоночник. — Не надо, пускай живет…
Поздно. Теперь, после возвращения хагана из Самоцветных гор, приказы выполняются не просто незамедлительно, а спустя мгновение.
— Ладно, — буркнул Менгу и, отводя взгляд, пошел дальше. Все увиденное оружие блистало неслыханным великолепием — отделка из золота, цветных камней, чернение на лезвиях… Сабли, мечи, топорики, узкие кинжалы. Однако тысячника, внезапно обласканного хаганом, заинтересовала некогда покрытая колпаком из хрупкого хрусталя малахитовая стойка с зеленой плоской подушкой. Если судить по темным контурам, оставшимся на едва заметно выцветшей ткани, недавно здесь лежали четыре клинка ("Надо отыскать и наказать нукеров, укравших мечи… Все саккаремское оружие будет брошено под ноги хагану!"), а сейчас остались только два. Один подлиннее, другой покороче.
"Вот этот, — Менгу протянул руку и забрал прямой меч длиной чуть более предплечья, — я сам положу перед юртой Гурцата. Хорош…"
Тысячник, не видевший чужих стран и не знавший их тайн, не предполагал, какого сокровища коснулись его пальцы. На гарде меча стояло аррантское клеймо — раскинувший крылья орел в лавровом венке и надпись по кругу: "Аланиол, 93 год Черного кеба". Знающий человек, особенно аррант, знакомый с историей мира, уверенно сказал бы: "Оружие сделано меньше чем через сотню лет после Столкновения Сфер и содержит в себе Утерянное".
Быстроходная галера «Альгалиб», над которой развевался двухцветный сине-зеленый вымпел, уходила в океан, к полуденному закату. Гребцы отдыхали, ибо ветер дул в нужном направлении, постепенно разгоняя тяжелый корабль. Вокруг на водной глади белели десятки других парусов. Люди, сумевшие покинуть Мельсину, направлялись к Дангарскому полуострову.
Под главной мачтой «Альгалиба» в невысоком кресле, отлитом из чистого золота, сидел хмурый человек с ухоженной черной бородкой. Он смотрел на два зарева, поднимавшихся на восходе. Первое знакомо уже многие годы. Так приходит в мир солнце, окрашивая легкие облачка в пурпур и серебро. Второе, куда более яркое, создали руки людей. Его болезненный багровый свет струями разливался по отдалявшемуся берегу.