Последняя загадка тунгусского метеорита

Титов Александр

71

Сальвадор, не торопясь, шел по лесу и размышлял. Может быть, и можно пройти сюда под землей от самых Ленинских гор - от бункера до бункера, но Сальвадор понимал, что решение должно быть другим. Возможно и такое: он как-то задремал на ходу или слегка поехал, пока шел сюда от Перхушково, а вот теперь перед самым концом пути, на ровной асфальтовой дорожке, ведущей к платформе, очнулся от холода и свежего ветра. Сальвадор прислушался к своим ощущениям - все, вроде, было в порядке, и даже появилось что-то интересное, новое - то новое знание, которое вошло в Сальвадора в каменных коридорах. Сальвадор поднялся по бетонной лестнице, ведущей на пустую платформу, прошел в самый конец и сел на деревянную скамейку с изогнутой спинкой. Позади высокой платформы проходила тихая асфальтированная улица, за путями медленно качались сосны. Сальвадору было хорошо, он не знал, когда будет электричка - сейчас или потом, но решил отдохнуть и разобраться в свежих новостях.

72

У машины дисплей белого цвета, с белой клавиатурой и проводом, скрученным в тонкие кольца, как у телефонной трубки. Сальвадор привык к тяжелым клавиатурам синего цвета, с черными клавишами и белыми надписями. Здесь клавиатура тонкая, белая, надписи на клавишах черные, часть клавиш серые, смысл

некоторых кнопок непонятен. Буквы только латинские, клавиши расположены не так, как обычно. Экран стоит на фигурной ножке, а под ней корпус дисплея - тоже серовато-белого цвета, с тремя кнопками на передней панели. Сальвадор знает, что этот дисплей называется "компьютер", и вдруг вспоминает, что никакой другой машины в машинном зале нет, что весь компьютер здесь, в подставке дисплея, и имеет огромный размер памяти и еще много другого, от чего холодеет внутри. Экран светится чистым, ярким голубым цветом, на нем белые буквы. Это отличная игрушка. Красный прямоугольничек - Сальвадор знает, что он называется "указатель мыши" стоит на слове "Doom-2", но Сальвадору не хочется возвращаться в подземелье, даже в игре.

Лай митингов и вой собак. Как в детстве, когда Жучок, услышав музыку от проходящей по улице демонстрации, забивался в дальний конец огорода и выл там, пока не прекращались звуки труб, так и сейчас: длинная улица с деревянными, серебристыми от времени и дождей домами, мощеная булыжником, и лающие звуки мегафона вдалеке вместе с обрывками какого-то марша, и вой собак за заборами. На перекрестках митинг слышен лучше: дома не заслоняют звук, и доносятся обрывки речей. Сальвадор останавливается и прислушивается. "...жидовскую сволочь!" - доносится до него, а потом неясный звук множества голосов, что-то вроде "Ура". Сальвадор идет дальше, и на одном из перекрестков видит небольшую демонстрацию, состоящую из мужчин в серых куртках и ватниках, молча идущую в сторону митинга, почему-то с французским флагом.

Огромная бетонная стена, по верхней кромке которой проходит асфальтовая дорога. На дороге разделительная полоса, по краям черно-белые защитные бортики и колючая проволока. Медленно поворачиваются антенны. Сальвадор находится где-то в воздухе, выше стены. Совсем рядом пролетает легкий вертолет со стеклянной кабиной. Пилот в серой форме не замечает Сальвадора. Такие же серые фигуры в сетчатых касках стоят у колючей проволоки и смотрят в бинокль. На плечах у них странно маленькие автоматы. По пешеходной дорожке маршируют еще шесть человек. Вдали ползет танк. С площадки на краю срывается другой вертолет, ныряет вниз и исчезает на востоке. Сальвадор знает, что стена начинается в Греции и тянется на север, до самых льдов. Стена непроходима, но для тех, кто нужен, вход открыт.

Желто-коричневая степь под жарким солнцем в чистом голубом небе. Непривычно высокая трава, в рост человека. Сальвадор прячется в траве. Вокруг стоит душный запах цветочной пыльцы и высыхающих трав, очень жарко, и дорога плохо видна. На дороге босые чумаки с мешками, закутанные в цветные тряпки. На дороге пыль. Неумолчный треск кузнечиков. Потом новый звук: рокот мотора. Паника, разбегаются в стороны, но они не успели: вертолет вылетает из-за травы над самой головой. У вертолета корпус из железных труб, тонированные стекла кабины отражают слепящее солнце, на хвосте белая эмблема НАТО. Шипение, ракеты оранжевыми огоньками летят в пыль. Треск, пыль клубится тучей, вертолет улетает. Сальвадор поднимается из травы и выходит на дорогу. Валяются разорванные мешки с зеленым порошком, сильно пахнущие коноплей. Загорелые трупы с рваными ранами и разрезами, красная кровь на коричневом теле. Несли мешки в город. Сальвадор вспоминает: это место называется юкрейн.

73

Что там есть еще? Это осталось неизвестным. В уши Сальвадора ворвался звук тормозящей электрички. Подняв с платформы в воздух бумажки, мимо пронеслись зеленые пыльные вагоны, остановились, и двери со стуком разъехались в стороны. Сальвадор встал, потянулся и вошел в вагон. В воздухе стоял привычный умиротворяющий рокот мотора. Перед Сальвадором протянулись пустые желтые ряды деревянных лавок, и он выбрал себе место посередине. Еще несколько минут отдыха, и электричка тронулась, рокот прекратился, а за окном под тихое постукивание колес стали проплывать кроны сосен. Электричка въезжала на насыпь, и слева можно было рассмотреть Москва-реку. Сама Москва приближалась, и приближался конец сладостного безделья. Нужно было явиться по адресу: улица Станкевича, 9. Сальвадор смутно помнил, что Станкевича где-то между Арбатом и метро "Парк культуры", вышел на Арбате и, углубившись в лабиринт выметенных старых переулков, спросил, где. Прохожий показал, и скоро Сальвадор уже шагал со средней скоростью по улице Станкевича, боковым взглядом осматривая дома. Больше прохожих не было. Казалось, люди избегают этих тихих улиц с чистыми тротуарами, где расположено много иностранных посольств. По сторонам тянулись то серые монументальные дома начала века, то особняки с оградками и без оградок. В высоких домах, наверное, жили люди, и, может быть даже, вполне обычные люди, но улица все равно была пустынной, и стены были покрыты пылью. Дом девять тоже оказался посольством неизвестной Сальвадору страны. От улицы двор отделяла старинная кованая решетка с каменными столбиками, внутри виднелся особняк, а рядом с воротами на решетке были укреплены стеклянный ящик с картинами процветания и тяжелый пестрый флаг. В стеклянном ящике фотографии полуголых улыбающихся людей на фоне джунглей, соломенных хижин и вполне среднерусской лошади. Сальвадор прочитал табличку: Brizanya Ambassadorum, на каком-то странном варианте латыни. В воротах стояла будка с милиционером, который неодобрительно посмотрел на Сальвадора, но не пошевелился. Сальвадор в прежнем темпе прошел мимо. Пролет. Теперь нужно уходить отсюда и думать, как пользоваться этим адресом - если только он что-нибудь значит. Сальвадор шел не спеша и не особенно опасаясь. Он знал, что искусство наружного наблюдения, так лелеемое Медниковым и другими асами сыска, давно утрачено. К тому же, согласно внешнему виду событий, выслеживать Сальвадора на улицах некому. Да и нет в этой стране никаких шпиков, жучков и прочих легендарных персонажей. Только пыль и мордобой. Не надо лишь ходить на вокзал, там могут проверить документы. Сальвадор мысленно поблагодарил безголового Александра Ивановича: он снабдил Сальвадора костюмом охранника. Комбинезон имел лесной вид, но был достаточно чистым и не бросался в глаза. Совершенно непонятно было, куда девалась

целая ночь. Сальвадор дочитывал рукопись вечером, а вышел из подземелья ранним утром. И сейчас еще было далеко до полудня. При этих мыслях сразу захотелось жрать. Сальвадор выгреб из карманов оставшуюся мелочь: сорок три копейки. Этого могло хватить на целую канистру воды и на хлеб. Он вошел в первую попавшуюся булочную. Там вкусно пахло свежим хлебом, в кассе сидела толстая баба в накрахмаленном халате. Сальвадор купил ржаной хлеб и отправился на набережную Москва-реки обедать и размышлять. Он с видом праздного любопытства наклонился над перилами, глядя в мутную воду и отколупывая кусочки хлеба. Сальвадор никак не мог рассмотреть в колеблющейся воде, отросла у него щетина или нет. Было похоже, что нет, и это согласовывалось с потерей целой ночи. Налево простиралась панорама Москва-реки. Там сиял золотыми куполами Кремль, а почти напротив громоздилось большое серое здание двадцатых годов. Было жарко и неуютно. Теперь следовало звонить в справочную. Brizanya. Какое-то дурное название. Сальвадор сосчитал двушки: их было всего три. Он развернулся к реке спиной и отправился к метро "Парк культуры" - искать телефон-автомат. Там было полно народу, по тротуарам бегали мужички, толстые бабы и красивые девушки. Сальвадор вспомнил Бормана: тот, наверно, так и не догадался, что Сальвадору нужны девушки. Но сейчас трудно было понять, что нужнее всего. Может быть, только несколько слов из песни? В будках были выбиты стекла, внутри пахло мочой. Сальвадор открыл скрипучую тяжелую дверь, осторожно сделал шаг вперед и устроился возле телефона. Потом набрал "09" и спросил номер посольства Бризании. И опять, как уже было раньше, попросили подождать, раздался стук каблучков, а потом мужской голос произнес:

– Ваша фамилия?

– Клеточников, - ответил Сальвадор.

– Там и стойте. От телефона далеко не отходите.

74

Сальвадор вышел из будки и остановился под единственным здесь деревом, лицом к тротуару. Выставляться было большим риском, но другого выхода Сальвадор не видел. Он стал внимательно рассматривать окрестность, хотя, в общем, это было незачем. В ушах гудело от множества проносящихся по Садовому кольцу машин. Если бы не этот мерзкий звук, все вокруг было бы замечательным: нарядно одетый народ, деревья, клумбочки, солнце и веселое оживление. Самое странное, что на давящий гул машин никто не обращал внимания. Мимо, смеясь, прошли еще две красивые девушки, тоже не обращая внимания ни на шум, ни на Сальвадора. Над той стороне возвышались белые здания Провиантских складов. Они царили над площадью, но никто этого не замечал. Пустые пространства стен были покрыты вездесущей серой пылью, но все равно казались белыми. Барельефы под самой крышей тоже были облеплены пылью и старой побелкой. Люнеты и барельефы казались с этой стороны улицы маленькими, но Сальвадор знал, что они огромны. Здания как будто пребывали во сне, отгороженные от Москвы коркой грязи, призванной охранять покой стен. Как сказал Альтшуллер: "Жирные русские женщины и покосившиеся города". И вдруг Сальвадор увидел, что все другие дома, асфальт, неисчислимые столбы, лотки, крыши и червивое шевеление метро - только мусор и пыль в пустыне, где среди барханов возвышаются Провиантские склады, лучшее произведение Стасова. С другой стороны, это здание строилось почти во времена Альтшуллера, и непонятно, чем он был недоволен. Лучшеют ли города, или только женщины? В гул потока машин ворвался визг тормозов. Напротив Сальвадора остановилась толстенькая блестящая иномарка с зелеными стеклами, и оттуда с радушной улыбкой вышел совершенно незнакомый Сальвадору человек в отутюженном пиджаке, пожал Сальвадору руку и, здороваясь, усадил его в машину.

75

Никогда еще Сальвадор не ездил в иномарках. Все внутри было отделано каким-то бархатом или вельветом. Несмотря на жару, в машине было прохладно. Мотор работал бесшумно. Спутник Сальвадора управлял машиной, почти не двигаясь, и Сальвадор представил, как нужно было бы вертеть головой, нажимать на педали и дергать рычаг в советской машине. Иномарка легко обгоняла всех остальных. Садовое кольцо было забито машинами, но дым не проникал в салон. Они круто развернулись и помчались к Павелецкому вокзалу, свернули по дороге направо и скоро выскочили на Каширское шоссе. Проехав пару километров, опять свернули направо и потом долго петляли по каким-то дорожкам между деревьями, складами и одиноко торчащими в парке кирпичными домиками. Машина остановилась у одного из таких домиков, типичных для дореволюционных больниц или зданий железнодорожного ведомства: хороший кирпич, высокие стены, высокие окна, деревянный навес крыльца. Кругом запустение, разбитые дорожки, одинокие кусты и серые слежавшиеся мусорные кучи, в которых поблескивали стекла. Зато здесь было прохладно. Внутри оказался небольшой коридорчик, а в стороны вели высокие, до потолка, двери, обитые в неизвестно какие времена черным дерматином с торчащей ватой. Шелестя обивкой по полу, спутник Сальвадора открыл дверь и ввел Сальвадора в просторную комнату, где на стульях вдоль стен сидело несколько человек, некоторые в кепках. На стене висела небольшая фотография Ленина. Один из них спросил:

– Это вы загрызли Бормана?

– Я, - ответил Сальвадор.

– Да, сделано отлично... Что с остальными? Амфитеатров, Таратута?

– Амфитеатрова убили при мне, Таратуту растворили в кислоте на Проспекте Вернадского. Так мне сказал Борман.

– Теперь, как мы с вами будем работать?

– А кто вы такие?

– Мы не имеем отношения к Борману. Мы хотим, чтобы те, кто улетел, благополучно вернулись и заняли свое место. Мы знаем, что вы вызваны, или призваны, или, вернее, сами напросились - не важно. Мы знаем, что вас нельзя убить. Мы знаем, что ракета возвращается или уже вернулась. Больше мы не знаем ничего, и главное, не знаем, какова ваша функция, зачем понадобилось ваше вмешательство. Наверняка вы и сами этого не знаете. Мы просим вашей помощи.

– Борман тоже просил моей помощи. Вы не побрезгуете, что я простой подзаборный инженер, бездомный и безденежный?

– Вы говорите глупости. У нас нет этих номенклатурных предрассудков. Лучше расскажите, что вы видели на проспекте Вернадского.

– Знаете ли вы об отчете Альтшуллера?

– Не знаем, расскажите. И главное, расскажите, как вы загрызли Бормана! При возможности его загрыз бы любой из нас.

Сальвадор оглянулся в поисках стула. Напряжение, которое чувствовалось вначале между Сальвадором и этими людьми, уменьшалось. Все загремели стульями, подвигаясь к стоящему у окна старому письменному столу. Один стул выдали Сальвадору, он уселся у стола и стал рассказывать свою историю - как и раньше, умолчав про талисман.