Последняя загадка тунгусского метеорита
Шрифт:
44
Кабинет был обычным и светлым, немного холодным, а хозяин его не соответствовал интерьеру. За просторным гладким письменным столом сидел худой старик с длинными белыми волосами, какие бывают у музыкантов, в толстом шерстяном пиджаке с торчащим уголком белоснежного платка, хотя сам пиджак выглядел старым и мятым. Старик медленно поднялся из-за стола и поплелся навстречу Сальвадору, и Сальвадор увидел, что у того на ногах почему-то валенки с галошами. Длинные, до плеч волосы старика казались вблизи зеленоватыми.
– Николай Васильевич Клеточников, если не ошибаюсь?
– спросил он.
– Да, - ответил Сальвадор.
– Здравствуйте. Моя фамилия Борман, Михаил Семенович Борман. Я ждал вас много лет.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГОРЫ
45
– Вы что, тот самый Борман?
– невежливо спросил Сальвадор.
– Да, тот самый, - ответил Борман. Как видите, я уже стар, но дела все не кончаются. Ваше дело самое важное, но вы еще сами ничего не знаете. Я должен ввести вас в курс дела.
Сальвадор был уже совершенно холоден и спокоен. Он помнил, что коридоры пусты, а в кабинете они были одни, и похоже, без всякого подвоха. Он уже внутренне приготовился давить эту хилую шею, но Борман предупреждающим жестом поднял ладонь:
– Повторяю, я очень стар, и не считаю оставшийся год или два большой ценностью. Сейчас воскресенье,
Сальвадор успокоился. Лишняя информация в любом случае не мешала, а чудес и теперь еще оставалось слишком много. Борман продолжал:
– Вы все время шли по правильному пути. Если бы я не побывал там, в тайге, раньше вас, все могло бы быть по-другому. Я хочу дать вам то, что вы должны были там найти. Это отчет, или, вернее, дневник.
Борман повернулся спиной к Сальвадору и пошел назад к столу, жестом приглашая идти за собой. Сальвадор уселся в кресло около большого незашторенного окна, а Борман вытащил из ящика и положил на чистую полированную поверхность стола растрепанную и обгоревшую по краям тетрадь в черной обложке. Чернила были рыжими, бумага пожелтевшей, а почерк неразборчивым. Борман вышел из кабинета, закрыв за собой дверь, а Сальвадор принялся за чтение. Сначала он пробегал глазами страницы быстро, чтобы сэкономить время, но потом понял, что нужно читать все подряд. И по мере чтения перед ним все ярче вставал образ художника серых картин, человека с узким подбородком, круглым лбом и колхозной хитростью в глазах.
46
Утром вершины Гималаев светятся сквозь утренний туман бледно-оранжевым светом. Потом постепенно в воздух поднимается пыль белая пыль многовековых дорог, измельченная в тончайший порошок тысячами босых ног, летучая и невесомая. Вдали от дорог, на полях, тоже пыль - и жара. Дели встретил нас пыльной бурей, песок носился в воздухе, хрустел на зубах, залетал в щели поднятых окон машины. Машин в экспедиции было две: в одной постоянно ездил Хозяин, в другой - мои приборы, я сам и разный багаж. Именно эту машину прислали за мной в Бомбей, куда я прибыл, как и рассчитывал, на английском пароходе, прямо из Европы, из туманного Амстердама. Должен сказать, что все там было сделано по плану: и в туманном Амстердаме, где приборы были погружены, и в солнечной Женеве, где я собирал их в мастерской старого еврея, знатока Каббалы и знакомого моих знакомых из Витебска, и в пасмурном, родном и привычном Витебске, откуда, казалось, и появился человек, приехавший за мной в Бомбей в автомобиле. Его звали Перевозчиков Игорь Анатольевич, около тридцати пяти лет, телосложение худое, рост средний, волосы черные с небольшой проседью, носит короткие усы, опущенные вниз, глаза коричневые, жесты быстрые, молчалив и внимателен, без особых примет, речь русская. Он отрекомендовался как лондонский сотрудник ЕПБ, но больше всего походил на провинциального активиста какой-то российской секты. Должен также извиниться за несоответствующий докладу стиль, объяснения считаю излишними. Итак, особенно мне понравились его аккуратный черный пиджак, серая рубашечка и шустрая физиономия, и я сразу из экзотической обстановки центральной Индии как будто перенесся в родное Вильно, и, честно говоря, там и остался на все время пребывания в Индии. Думаю, что мне это очень помогло, особенно в общении с ЕПБ. Как и положено, это просто ширма, парадная мадам, обладающая, впрочем, приятными, располагающими манерами, с добрым и грустным (или глупым?) лицом. Основную роль там, как и везде, играли вот эти шустрые хасиды, или, вернее, абреки, с худыми лицами и висячими усами. И еще я должен, к сожалению, сразу отметить, что ни настоящих имен, ни прошлого этих людей мне не удалось узнать.
47
Но ехать в автомобиле было приятно. Посланец Хозяина не надоедал разговорами, вдаль стелилась пыльная равнина, в конце которой в дымке стояла стена Гималаев. Древняя дорога походила на дороги юга Украины. Посередине пролегала широкая полоса, по которой ехали повозки и фургоны, иногда попадались верховые на самых разных животных: на лошадях, мулах, слонах. Здесь же гнали крупных животных, и очень редко в этой толпе пробирались автомобили. По бокам стояли старые пирамидальные тополя, узкие и прямые, почти не дающие тени и невероятно высокие, их зеленые вершины шевелились под ветром в синем безоблачном небе. За рядами тополей, слева и справа, параллельно основной дороге, находились еще две полосы - там в обоих направлениях двигался поток людей. Это был именно поток, как на оживленной улице города, одной из главных улиц этой страны, где каждый комок земли, каждое дерево, строение и каждый камень знают прикосновение человеческих рук и где каждый сантиметр пространства обжит многими поколениями местных жителей, завоевателей, и завоевателей, которые давно уже стали местными жителями, и посланцев, и странников, очарованных нищетой и бездельем, и путешественников, имевших цель. Дорога проходила на возвышении, которое то уменьшалось, то увеличивалось, сглаживая складки местности, совсем как насыпь европейской железной дороги. Пыль стояла не только над дорогой, но и над зелеными полями, и над реками, и везде среди зелени блестела вода, и везде виднелись наклоненные спины работников на полях. Теплый пыльный ветер дул с севера, и сначала мы наглухо закрыли все окна машины, но это не помогло, и потом мы, наоборот, открыли все, что только можно, и стало легче дышать и смотреть по сторонам. Все эти долгие часы езды от Бомбея до Дели мой водитель потел, пробираясь среди коровьих стад, а я наслаждался бездельем, пейзажем, а иногда видом красивых женщин за окном, на время как бы забыв о стоящей передо мной задаче. Когда Дели остался позади, тучные поля кончились, дорога стала каменистой, а за окнами пошли пески, камни и невысокие холмы. Северный ветер стал сильнее и прохладнее, но все равно было гораздо жарче, чем у нас. Еще несколько часов, и мы у цели: Химачал Прадеш, город Шимла.
48
Здесь должна была состояться встреча с Хозяином, которого я не видел уже несколько лет. Как минимум нужно было сохранить уровень доверия, бывший между нами раньше, хотя бы только это. Все в экспедиции называли его по-русски: Николай Константинович, а я буду и дальше называть его коротко: Хозяин. Теперь он носил черную шапочку вроде тюбетейки, седых волос на голове у него прибавилось, некоторые движения стали степенными, важными, а некоторые остались быстрыми и точными, как осталась розовой и свежей его физиономия. Хозяин никогда не походил на пророка или кабинетного ученого, да и вообще на ученого - по-моему, он больше всего был похож на американского золотоискателя. Позади у него осталось много бурных событий, был уже и собственный музей-небоскреб в Америке, богатство и разорение, и бог знает что еще. Терпение мое было вознаграждено - имея, по-видимому, в Америке другие варианты, он все же вспомнил именно обо мне. И я убедился, что
49
В одно прекрасное время Ялта кончилась. Наш караван, или, вернее, табор, выехал из лабиринта тесных улиц на просторную дорогу, которая стелилась вдоль края долины. Далеко внизу извивалась река, а на противоположном берегу потихоньку начали подниматься горы - сначала просто поросшие травой холмы, потом скалы, обрывы и таинственные входы в долины, поросшие густым кустарником. Наши две машины ехали во главе каравана, сначала машина Хозяина, потом моя, и скоро я с удивлением заметил, что передняя машина набирает скорость, насколько это было возможно на очень плохой дороге, а мой водитель старается не отставать. Дорога поднималась все круче, становилась все уже, долина превратилась в глубокое ущелье, а скалы на той стороне громоздились, казалось, до самых снежных вершин. Порядок был всегда одинаков: более мобильный отряд на двух машинах, включающий основной состав экспедиции, двигался согласно своему графику, обоз, состоящий частично из индийцев - согласно своему. В пути были назначены пункты, где обе части экспедиции соединялись, и тогда делалась остановка на несколько дней. Мы уже перевалили первую цепь Гималаев, побывали в нескольких храмах и монастырях. Хозяин вел какие-то переговоры с английскими властями, и продвижению никто не мешал. Измерения мы начали позже, когда экспедиция проникла глубже в горы, и цепи вершин стали окрашиваться по утрам и вечерам в огненный, ярко-оранжевый цвет. При этом в долинах еще было темно, а более высокие, но не покрытые снегом горы имели мрачный серо-фиолетовый оттенок, а когда солнце поднималось выше, горы окрашивались во все цвета: желтый, белый, коричневый и зеленый, и над всем продолжали царить огненные вершины, цвет которых днем становился ярко-белым на синем фоне неба. Вся эта попугайная раскраска была для меня новостью, раньше я думал, что камни бывают только серых и коричневых цветов. Когда мы начали измерения, у меня появился помощник. Помощника звали Шин или что-то в этом роде. Имя его произносится немного не так, однако точно я записать его не смогу, да и "шин" мне привычнее, это название буквы древнего языка. Его взяли из монастыря Нанганарбат. Он хотел совершить паломничество, как он говорил, на север, и мы сделали порядочный крюк на двух машинах, чтобы заехать в этот монастырь. Хотя Шин ходил в какой-то короткой рубашке, но он знал английский язык и, казалось, вполне осмысленно воспринимал мои объяснения работы приборов. Мы измеряли флуктуации электрического поля, и возни с приборами было порядочно. Надо было таскать их с собой по горам в строго определенном положении, и иногда мне казалось, что носить традиционную палочку или проволочку куда легче. После небольшого обучения Шин стал заправским лозоходцем и уже без труда находил с помощью куска проволоки спрятанные мной металлические предметы и подземные ручейки. Конечно, приборы были много, много точнее, и в этом была вся разница. Шин был очень доволен и называл это занятие "йога", прибавляя впереди труднопроизносимое слово. Докладываю, что у Хозяина не было никакой карты, а была только неизвестного для меня происхождения уверенность, что этот Шин знает место. Как-то я прямо спросил у Шина, не Шамбалу ли мы ищем, на что он ответил по-английски: "Of course, that's for all". Иногда мне казалось, что он знает даже иврит. Один из членов экспедиции недурно играл на гитаре, и мы частенько слушали гималайскими вечерами провинциальные российские мелодии. В один из таких вечеров Шин спросил: "The light is to be found or is to be created from the light?" Я ответил, как мог: поиск - майя, и с удивлением, единственный раз, заметил в его лице уверенное и целеустремленное выражение, совсем как бывает иногда у Хозяина.
50
Впрочем, поиск отклонений геоэлектрического поля - увлекательное занятие. Сначала трассировка делается с помощью обычной проволочки или палочки - совсем как легендарные лозоходцы. Ничего загадочного здесь нет, и всякий, кто возьмет на себя труд изучить закон магнитной индукции, а также поэкспериментирует ну хоть с железным листом, работая с разными палочками: из проводника и из диэлектрика, поймет, что все просто. Плохо одно: регистрируются не абсолютные уровни поля, а отклонения от фона, и звеном в регистрирующей системе служит сам лозоходец. Это в точности то же самое, что езда на бицикле: никто не знает конкретно, как циклист держит равновесие, и никто не знает, как лозоходец движениями пальцев компенсирует фоновое поле. Мы с моим индийским помощником находим опорные линии, вдоль которых проволока реагирует на аномалии, а потом в действие включаются мои приборы, те самые, из-за которых я надолго попал в поле зрения Хозяина. Они находят аномалию на расстоянии, если правильно расположить датчики относительно опорных линий. Мы все время считали, что искомая аномалия, скорее всего, не на поверхности, а где-то в толще скал или вообще в пустом пространстве над какой-нибудь пропастью. Горы откликались на измерения по-разному: иногда поле было равномерным и однообразным, несмотря на сложные формы рельефа и разнообразие горных пород, а иногда на совершенно гладком месте выявлялась сложная сеть аномалий, на распутывание которой уходили долгие часы. Азарт поиска захватил нас обоих, и мы пришли к выводу, что все равно, как называть цель наших поисков - Шамбала или просто аномалия, раз это вынюхивание следа, а не следование по Пути. И однажды Шин рассказал мне, с чего все началось. Но перед этим была наша беседа втроем: он, я и еще один монах или йог, который однажды утром встретился нам среди скал. Так же, как и Шин, он был одет в грязно-белый балахон, но выглядел старше.
51
Разговор показался мне тогда интересным. Привожу его содержание по-русски:
– Вы - секретный агент. Сообщаем вам, что мы коллеги. Мы думаем, что сейчас наши интересы могут совпадать. Кого вы представляете?
– Не Россию. Я работаю по личному поручению.
– Мы представляем влиятельные круги Тибета. Мы не заинтересованы в российской экспансии.
– Рерих - авантюрист, вряд ли он представляет интересы, связанные с экспансией. Трудно сказать, как он будет использовать результаты экспедиции.