Последняя женская глупость
Шрифт:
– Всю зиму! – усмехнулась Римма. – Куда мне столько! На мой век здоровья и без луковицы хватит. А у вас… все готово?
– Конечно, – кивнул Филипп Алимович и вынул из внутреннего кармана пиджака два узеньких длинненьких сверточка в папиросной бумаге. Развернул их на прилавке – и даже Римма не сразу смогла отличить подделку от оригинала.
Некоторое время смотрела на них, как завороженная, то развинчивая, то снова собирая две авторучки, абсолютно похожие друг на друга. Коллекция «Паркер Дуфолд». Жемчужного оттенка корпус с черными узорами. Перышки – совершенно как чистое золото. И черный упор для пальцев. И очаровательная черная окантовка
Римма не поскупилась на выражение восторга. Оставила великому мастеру оговоренные сто долларов, забрала заказ и вышла из магазина.
К машине возвращаться не стала – пробежала полквартала пешком и вошла в дом, где жил Григорий. Дома его сейчас быть не могло, но все же Римма предварительно – просто так, для страховки – позвонила по его домашнему номеру. Звонить пришлось из автомата – ее мобильник так и остался в Советском отделении милиции, а новый покупать она не стала. Какой смысл?
На звонок никто не ответил – что и требовалось доказать. Она поднялась на третий этаж, отомкнула замки, отключила сигнализацию. Не разуваясь – в квартире по-прежнему царил несусветный беспорядок, Григорий на все явно махнул рукой, словно бы теперь, когда их размолвка углублялась с каждым днем, жил по принципу «чем хуже, тем лучше», – пробежала в его спальню. Вынула из шкафа, из нижнего выдвижного ящика, коробку с коллекцией и вставила в пустое гнездышко одну из ручек «Паркер Дуфолд».
Григорий явно не заметил, что одной из ручек нет. Иначе уже давно поднял бы тревогу, извел бы Римму звонками, не видела ли она, куда запропастилась жемчужина его коллекции. Все-таки он изрядно охладел к своим ручкам, раньше дня не мог прожить, чтобы не полюбоваться ими, а теперь неделями не притрагивается. На это Римма и рассчитывала. В принципе, можно было и дальше полагаться на авось и не ввязываться в эту затею с копией, но ведь пропажа могла обнаружиться в любой момент. Нет, этак ее затея будет с самого начала обречена. Все должно быть сделано чрезвычайно тщательно. В конце концов, она Дева, а Деве полагается быть скрупулезной и аккуратной.
Ладно, коли полагается – такими и будем!
Римма убрала коробку туда, где она лежала, окинула комнату прощальным, но довольно-таки равнодушным взглядом, лишь на секунду засмотревшись на тяжелые белые тюлевые шторы, за которыми шумела Покровка, – и, снова включив сигнализацию, ушла так же незаметно, как и пришла. Еще одну вещь, которая интересовала ее в этой квартире, она унесла в тот же вечер, когда встретилась в маршрутке с Костей. В тот же вечер, когда поняла, что у нее нет другого выхода, когда придумала свой план. Все это время Римма оттачивала его, продумывала снова и снова, и вот, кажется, настало время, когда надо решаться…
Ну что же. Сегодняшняя попытка увидеться с Никитой означала, в сущности, шаг назад. А обратной дороги, оказывается, нет.
Какое облегчение, что больше нечего ждать, нечего решать, нечего выбирать! Осталось только одно испытание – завтрашняя встреча с Григорием. Хорошо, если бы без нее можно было обойтись. Но нет, никак.
Выйдя на Покровку, она снова позвонила из автомата по домашнему телефону Григория и надиктовала на автоответчик настоятельную просьбу завтра непременно, непременно приехать днем в Соложенку.
Обязательно. Это очень важно.
Приедет. Она знала, что Григорий приедет. Он ведь готов на все, чтобы преодолеть стену, которую Римма воздвигла между ними. Григорий и не подозревает, что ему
Но это все – завтра. 23 ноября.
Александр Бергер
1 декабря 2001 года. Соложенка
Все оказалось не так просто – он забыл, что эта электричка в Соложенке не останавливается. Пришлось доехать до Семенова, а там сразу бежать на автостанцию. Однако нужный ему автобус уже ушел, следующий был только через час.
Какое-то время дурацкое. Ни то ни се. И домой не успеть – да и неохота домой! – и делать совершенно нечего.
Бергер помотался по вокзалу, потом пошел через площадь в кафе. Взял пирожки и кофе, но аппетит тотчас пропал. Посмотрел на них с отвращением – потом вдруг начал лениво жевать – и съел все подряд, сначала с яблоками, потом с мясом, потом с капустой, не почувствовав никакой разницы.
Наконец подошел автобус. Люди загружались туда невыносимо долго, у всех было много сумок – сельчане приезжали в Семенов за городскими покупками. Бергер забился в угол на заднее сиденье. Старый «ЛиАЗ» невыносимо вонял бензином, окна сразу запотели. Бергера замутило от волнения, от нетерпеливого ожидания. Ехать до Соложенок – почти час. Еще час!
Самое лучшее было – сосредоточиться на своих мыслях, но это никак не удавалось. Две тетки, сидевшие справа и слева от Бергера, оказались знакомы и громогласным, неряшливым нижегородским говором принялись докладывать друг дружке о покупках. Почему-то ни им, ни Бергеру не приходило в голову поменяться местами. Так все трое и страдали, мешая друг другу, пока водитель не крикнул:
– Кто выходит в Соложенке?
Автобус шел гораздо дальше, кроме Бергера, в Соложенке не вышел никто.
Он побрел кривенькой улочкой имени какого-то Симагина к взгорку, за которым стояла школа. За школой – магазин, от магазина начиналась улица Приютная. На улице Приютной жила Александра Васильевна Калинникова. Рядом стоял дом, раньше принадлежавший Римме Тихоновой.
Бергер посмотрел на высокое, аккуратно выметенное крыльцо. И не скажешь, что в доме никто не живет. Вот и дорожка от калитки к крыльцу расчищена. Да, Калинникова, помнится, говорила, что Григорий Александрович разрешил каждый вечер ходить смотреть телевизор. Не там ли она сейчас? Хотя ведь еще далеко не вечер…
Александра Васильевна Калинникова была дома и очень обрадовалась, увидев Бергера:
– Как раз к чаю. Мы со Славиком таких пирогов напекли! С морковкой. Любите?
Мало того, что Бергер был набит тестом по горлышко, – он ненавидел пирожки с морковкой с самого детства. Надеясь, что удалось подавить брезгливую гримасу, отказался как мог любезно. Но от чая с вареньем отречься никак не смог и сел за стол напротив Славика. Пил, – а сам исподтишка посматривал на мальчика.
Он и всегда был тихий-претихий, Славик-то, а сегодня и совсем замер, чуть ли совсем не дышал. Сидел, опустив глазищи, но, когда вскидывал ресницы, смотрел только на Бергера. Конечно, это понятно: на бабулю-то нагляделся небось, а тут гость, все развлечение.
Может быть, и так. И все же Бергера не оставляло ощущение, что Славик его так внимательно разглядывает потому, что смутно догадывается, зачем к ним вдруг нагрянул этот гость.
А что? Очень на то похоже. Говорят же, что люди с ущербной психикой наделены особой, почти звериной интуицией и особенно чувствительны к тем, кого любят или ненавидят.