Последствия греха

Лэнгли-Хоторн Клэр

Урсуле было неинтересно купаться в роскоши. Ее каюта первого класса, разумеется, отличалась комфортом и элегантностью; салон в георгианском стиле, со стеклянным куполообразным потолком и витражами, несомненно, впечатлял, как и огромный ресторан, но девушку все это не занимало.

Узнав, что сын Бейтса мертв, Урсула испытала огромное облегчение, но вскоре ее охватили сомнения. Ночью они вторгались в ее сны; в памяти Урсулы вновь и вновь воскресали те кошмарные часы, которые она провела рядом с Бейтсом. С той разницей, что во сне ей не удавалось бежать.

Она проводила дни, растянувшись в шезлонге на палубе. Урсула могла лежать часами, в пальто, шарфе и муфте, глядя на океан и наблюдая, как вздымаются и опускаются волны.

В

первый же вечер на борту после ужина лорд Розем и Урсула отправились в салон. Девушка разглядывала лица сидевших вокруг и понимала, что, путешествуя с лордом Роземом без компаньонки, привлекает к себе определенный интерес. Она вздохнула. Несомненно, по возвращении в Англию ее ждет скандал, но после всего, что Урсуле пришлось пережить, это ее уже не волновало. Лорд Розем со своей стороны, казалось, не замечал многозначительных взглядов, не слышал перешептываний.

Урсула опустилась в кресло и собиралась уже открыть книгу, когда лорд Розем протянул ей сложенное письмо, пожелтевшее от времени.

— Полагаю, вам следует это прочесть, — сказал он. — Андерсон нашел его среди вещей, принадлежащих вашему отцу. Мне кажется, оно может пролить некоторый свет на то, что на самом деле случилось с экспедицией Рэдклифа.

Урсула откинулась на спинку кресла и разложила письмо у себя на коленях. Почерк был нечеткий, бумага протерлась и истончилась на сгибах. Урсула старалась очень аккуратно прикасаться к листку, чтобы не порвать его окончательно. Письмо было датировано 19 июля 1888 года. Девушка взглянула на лорда Розема, но тот мрачно смотрел в иллюминатор.

Она начала читать.

«Марлоу, это черт знает что. Я два месяца пролежал здесь, в Богом забытой больнице, и только сейчас мне позволили написать. Могу лишь надеяться, что британское консульство отправит весточку Милли и дочкам и даст им знать, что я жив и здоров. Прошу тебя, позаботься об этом, ради меня. Если до них дойдут какие-нибудь нелепые слухи, они могут подумать, что я погиб, — ты и сам знаешь, как зловредны эти чертовы газетчики. Еще никогда в жизни мне не было так скверно. Это похлеще дизентерии, которую я подхватил в Малайе. Даже хуже, чем лихорадка, которая унесла жизни трех моих людей во время боливийской экспедиции. Я слишком стар для таких развлечений. И все же — слава Богу. Я раздобыл билет на „Арконию“, отплытие 1 августа. Поблагодари за меня Доббса. Очень любезно с его стороны оказать мне такую услугу.

Старина, мы почти дошли — черт возьми, мы были совсем близко. Про хоанарао нам рассказал наш проводник Марио. Мы встретились с одной из старейших женщин племени. Страшная старая карга, с шеей, увешанной бусами, и кожей, похожей на пергамент. Но она поняла, что нам нужно. Впрочем, мы узнали от нее немного — поэтому я и уверен, что мы были на пороге открытия!

Так близко… и угадай, кого я увидел? Бейтса, чертова ублюдка, который тайком сговаривался с индейцами. Ты, надеюсь, получил мои предыдущие письма — я уже объяснял тебе, что это за человек. Еще до отъезда из Ливерпуля я понял, что ему не следует доверять. Я понял, что он собирается предать нас, и у меня не оставалось иного выбора, кроме как действовать. Этот парень решил выхватить у нас из-под носа то, что по праву принадлежало нам.

Порой джунгли играют с людьми нехорошие шутки, и Бейтс, кажется, тронулся умом. Господи, Марлоу, он говорил о твоей жене такие вещи, которые я не решусь повторить. Он был одержим и плел какую-то гнусную ложь. Оскорблял тебя и Изабеллу. Я его несколько раз колотил, но без толку. Чем дальше в джунгли мы забирались, тем хуже ему становилось, это по глазам было видно. Он был как животное. Как собака, которую остается только пристрелить».

(Почерк становился все менее разборчивым.)

«Потом я свалился в лихорадке и понял, что Бейтс ждет своего часа. Я видел, как он наблюдает за мной. Индейцы тоже всё поняли — они выжидали удобного момента

для нападения. Прости меня, Господи, за то, что мне пришлось это сделать — ты, наверное, уже сам обо всем догадался и знаешь, что я так поступил ради нас всех. Не только для того, чтобы защитить наше открытие, но и для того, чтобы опередить этого типа. Я не мог рисковать всем, чего мы достигли с таким трудом. Жалею лишь о том, что не сделал этого раньше, — возможно, тогда удалось бы предотвратить нападение индейцев.

Пожалуйста, скажи Изабелле, что я пытался защитить ее доброе имя. Она сущий ангел. Будь уверен, дорогой друг, никто впредь не посмеет ее оскорбить.

Я напишу тебе, как только смогу. Пожалуйста, позаботься о Милли и девочках. Передай им, что я их люблю.

Уильям Рэдклиф».

Урсула опустила письмо.

— Значит, Рэдклиф действительно пытался убить Бейтса.

— Похоже на то, — согласился лорд Розем.

Урсула задумчиво прикусила губу. Она пыталась понять, удалось ли членам экспедиции найти то, что они искали.

— Вы сказали, что Андерсон обнаружил письмо в папиных бумагах. А больше там ничего не было? — спросила девушка.

Лорд Розем покачал головой:

— Среди бумаг не обнаружено никакой переписки по поводу экспедиции между вашим отцом и полковником Рэдклифом. Это письмо нашли в самом дальнем ящике.

— Как вы думаете, мой отец считал Рэдклифа виновным в убийстве?

Лорд Розем помедлил, прежде чем ответить.

— Да. Хотя он и говорил мне, что, по его мнению, Рэдклиф был болен — возможно, даже не в своем уме, — когда писал это письмо. Он говорил, что экспедиция сильно изменила Рэдклифа. У полковника случались припадки, во время которых он запирался в своем кабинете на несколько суток, отказываясь от пищи и воды. Мистер Марлоу был единственным человеком, которого он допускал к себе. Ваш отец все рассказал Андерсону и остальным. Они поклялись молчать. Когда Андерсон обнаружил в столе это письмо, он удивился, что мистер Марлоу вообще его сохранил.

— Мой отец подозревал, что Бейтс и моя мать… — начала Урсула, но лорд Розем быстро ее прервал:

— Полагаю, ваш отец считал, что Рэдклиф был слишком взволнован… одержим случившимся. Но его не в чем винить. Будьте уверены, в покушении на жизнь Бейтса мистер Марлоу не замешан. Не важно, что думал по этому поводу сам Бейтс, но ваш отец не приказывал Рэдклифу убить его.

— Я бы никогда в это и не поверила, — с негодованием отозвалась Урсула.

Лорд Розем отошел от иллюминатора и сел в кресло рядом с ней.

— Ваш отец поступил правильно. Он знал, что Рэдклиф уже достаточно выстрадал и без того, чтобы оскорблять его расспросами о случившемся.

— Может быть, он и сам понимал, что действия Рэдклифа были оправданы, — сдержанно ответила Урсула.

Лорд Розем задумчиво взглянул на нее.

— Возможно, — сказал он. — Нам ли судить?

Настало третье утро на борту «Лузитании», море было спокойным и безмятежным. К полудню поднялся ветер, на воде появились белые барашки. Шторм тем не менее не разразился, ветер снова стих, волнение улеглось. Океан напоминал Урсуле угрюмого юношу, который то и дело готов дать выход своим бурным чувствам.

Разглядывая свое отражение в огромном зеркале, которое висело на стене в каюте, Урсула была поражена устремленным на нее взглядом — взглядом незнакомки. Она не узнавала себя в девушке, на которой свободными складками висело серебристо-зеленое платье. Она отказалась от услуг горничной, которую нанял на время путешествия лорд Розем, сказала: «Я ни в чем не нуждаюсь» — и вынула цветы, которыми служанка заботливо украсила ей волосы.

Лорд Розем проводил большую часть дня в библиотеке за чтением. Именно там Урсула нашла его незадолго до ужина: он сидел в широком кожаном кресле и читал «Нью-Йорк таймс» — как всегда безукоризненный, в черном фраке и жилете, с белым отложным воротничком, при галстуке.